Литература

[admin]

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ЛАТЫНИНА ЮЛИЯ ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ЛАТЫНИНА ЮЛИЯ.

Латынина Юлия "Сотворение Бога: краткая история монотеизма". Москва, Издательство "Эксмо". 2025 год.

Аналитика - невероятное свойство ума. Из вот этого запредельного массива текстов: изученного и освоенного. Этих трудов по истории, телеологии, археологии. И все это собрать в себе воедино. И структурировать, и обмыслить. В стройности концепции - как изумительно и виртуозно. И какой титанический интерес вызывает реальная история и сконструированная, реальное время и понятое, реальная среда и фантазмы. И культура единая. Как ткань. И то, как устроено сознание того человека - другого. И как он думал, рассуждал. И верил как. И здесь вера - тоже великое свойство сознания. Вот так, чтобы до долженствования, до аксиоматики. Уверовать. Вот так следовать. Вот так подчинять себя. И жить верой. Но как его верой пользуются: как настраивают ее, как надстраивают, и как верховодят. Как создаются и развиваются институты руководства верой. И уже не человеком, а сообществом. Что закладывается в основы пастырства... И как по-разному интерпретируется случившееся. И как оно домысливается. Человечество проходит какой-то невероятный эволюционный путь, и вот недаром здесь по пути Ухтомский (доминанта и хронотоп). Как открывается история, и как она из будущего меняется. Удивительное исследование. И сама тема - удивительная.

[admin]

Неустанность сознания. Колдовство и чародейство интеллекта. Когда обескураживающим непониманием. Вопрошающим. Взывающим. Потому что такой графикой, таким почерком сложности, сложности-архи, таким Синаем, такой без степенностью за горизонтами, такой не метафизикой даже, а бескрайностью самой невозможности... Там, где еще и помысел не брезжит. Когда не объезженная стихия и еще не родившаяся бесконечность. Вне аксиоматики. Там, где еще даже не мыслится демиург. Там, где еще нет даже только. Там, где еще не разум, а магма. Неувековеченность. Несформулированность. Там где только эти морщины возникают, как это не правильно звучит, когда нет конкретности и времени, а есть начало истории, и вот эта возможность встречи, дуги, наложения. В вертикальном разрезе. И это не морщины, нет, это смятая бумага, это складки, и все равно разрез. И картезианское... вот сейчас. И уже знаемое стояние, как со-стояние... и здесь и гибель, и страдание, и воскрешение, и вот здесь Он. И совсем не там. Когда возникает устойчивость - "бодрствуйте". И именно здесь Мераб Константинович для режиссеров. И актеров. Когда он жизненно востребован, важен и необходим. Когда из своей стихии он начинает формулировать себя. И мир в себе. И бесконечную привязанность к миру тойному. И вот истинную назначенность - и человека и духа его. Личности сокровенной и скромной. В надмирном масштабе сущего. И существа. И в память тех, кто жил так, как сама заповедь философствования: Тамара Марковна и Николай Григорьевич. Павловы.

Мераб Мамардашвили "Книга XVIII: Вечное настоящее" . Фонд Мераба Мамардашвили. Издание осуществлено при финансовой поддержке Отара Леонтьевича Маргания. Редактор Елена Мамардашвили. Москва, 2025 год.

[admin]

Сомневаться не надо. И спорить тоже. И доказывать кому-то. Не надо. Кровоточить тем более. Негодовать. Здесь нет стана врагов. И подлецов нет. Да и друзей тоже. Так в жизни не работает, а тем более в ее осмыслении. Здесь история пишется. Изучается. Открывается. В ее археологическом, научном, документальном. И в этом – достоинство главное. В ежегодных табелях успеваемости. И в их анализе – бережным прикосновением кисти. И из этого - портрет. И из слепка стопы. Из распорядка школы. И расположения комнат. Из перечня наказаний и поощрений. Из улиц. Из сданных в ломбард вещей. Из болезней и диагнозов. Там, где на часах время, а в Петербурге – площадь. Из воздуха. Из меню. В чем и как начинает проявляться характер – это не настырно. Это заслуженно. И как проявляется Гений. Особо. Когда театра не расскажешь, а тем более танца. Здесь божий промысел и упование на потомка. Через век. Через два. Через десять. Если живы будем. Собирая его внутри себя. И трудиться вместе с ним если будем. И идти. А люди... ах, люди-люди, кто рядом... не топчите и не возносите. Для Вас нет финала, и, значит, финала нет. А идите просто. Идите с ним вместе. На Голгофу идите. И в правду идите. И на плечах держите. Того, кто продрог.

Элина Гареева «Нижинский. Великий русский Гений (Книга I). Издательские решения. По лицензии Ridero. 2025 год.

На фото - Вацлав Нижинский.

[admin]

Вот так надо жить человеком. Вот так приручать. Разгадывать. Вот так надо человека исследовать. Сопереживать. Понимать. Вот так надо истинно быть ученым и праведно художником. И не биографом, нет, - врачом. Хирургом. Хирургом нейро. Психологом. Психиатром. Антропологом. Человековедом... Надо эту акустику в архитектуре услышать самому. И музыку. И ее симфонизм. Многоголосие. Полифонию. И исходящую из нутра, из самой сердцевины интенцию... Мотивированное и необъяснимое. В разрыве. В сопричастности. И модулор - как систему пропорционального. Гармонию стройности. И встроенности. И ее движущую силу. И как она обнаруживается. В герое. Как устроено его сознание. И как оно противоречиво выстраивается. И как этот портрет прорисовывается. В погружении. Неизъяснимой живописью. И ее соотнесенностью с природой. И с обязательным галстуком-бабочкой. В неудачах. И в почти столетней матери. И в многосложном и невыносимом с Ивонной. Это не просто жить человеком, а жить в нем. Жить и размышлять. И смотреть его глазами. И дышать тоже им. Или не дышать. Одержимо и вне собственной самости. В герое, кто на вершине. И на дне. В необыкновении. В приближении к идеальной работе над образом. Над характером. Над смыслами. В гроссмейстерской работе. Уникальной. В уникальной работе Вебера. Уникальной работе Васильевой. Уникальной работе сердца, интеллекта и любви.

Николас Фокс Вебер "Жизнь Ле Корбюзье" (Le Corbusier: A Life" by Nicholas Fox Weber). Интеллектуальная биография. Перевод с английского Анны Васильевой. Издательский дом "Дело" РАНХиГС. Москва, 2024.

На фото - Николас Фокс Вебер (Nicholas Fox Weber).

[admin]

О каких идеологемах Вы говорите, если человечьим языком. Если живым психологизмом. Ясновидением. Если такой проницательной режиссурой. Выверенной. Аппликатурной. Если такой собранностью полифонии. Особенно если из этого воскресенья. Такой густой субстанцией. Перемешивающимися энергиями. Блужданиями. Схватками, определяемыми несчастьем. В неразрешимости плотских устремлений и невозможностей/не проницательностей/несвоевременностей сопряжений. Женщин и мужчин. Мужчин и женщин. И есть неизбежность от этой нереализованности и выплеск - в Другом. Но если так Шатов к жене!!! И к ребенку, то какой может быть послед!!! Если так Верховенский-старший убаюкан этой умиротворенной... женщиной... Если у Ставрогина - финал... Там, где и находится внутренняя доминанта. Что в вере Достоевского. В фантастическом соединении света и муки. И из другого мира языка. Из бязи взаимо- и кровотоков. И уплотнений. От зависимостей. Как емко и плотно звучит материя. Как строго. Сколько болезненности и страсти в искушении. И сколько необъяснимого и неизъяснимого. В хтоническом движении пространства. И сути непобежденного. Когда не о политике, а о бытии и его прерывании. О ранении бытия и сущего. Что к небу обращен. И к аду вопиет. В катехизисе. В откровении. В наказании. С непокрытой головой. Перед землей. Перед страной. Перед государством. И перед его жертвами.

Федор Михайлович Достоевский "Бесы". Москва. Издательство "Художественная литература". 1957 год.

[admin]

Маккалох Диармайд "Реформация. Полная история протестантизма" (Diarmaid MacCulloch The Reformation: A History). Перевод с английского Владимира Измайлова. Москва: Эксмо, 2024 год.

Может быть, браво. И искренне браво. За усидчивость и непредвзятость. Может быть, браво за долгий путь. И въедливость и бескомпромиссность. Может быть, браво за радение. За воодушевление. За исключительную поступательность. И огромность материала. Может быть, за то, что фундаментально и основательно. Четко. За академичность, возможно, браво тоже. И за отсутствие желания угодить. За то, что наукой. И пристально. Когда надолго и вдолгую. С нескончаемым перечнем имен и с плотностью. Плотностью невероятной. Но ты тоже прояви отвагу и просто живи не торопясь. Внутри. И с картами. И с живописью. Здесь важно обнять и не отпускать. Потому что труд. Во имя и запросто. Труд, что есть сегодня. И навсегда. Тех, кто двигал и не унывал. И кто сражался за правду. За истину. И учился терпимости. Очень долго, трагически долго учился терпимости. Терпеть и уважать. Или хотя бы не ненавидеть. Учился и учился, погибая зачастую. На пути к согласию. Призрачному. Но неизбежному.

[admin]

Чарльз Диккенс "Посмертные записки Пиквикского клуба". Том второй. Перевод с английского А.В. Кривцовой и Евгения Ланна. Оформление и иллюстрации художника Г.Б. Праксейна. Государственное издательство Карельской АССР. Петрозаводск, 1957 год.

Не приземлённо, но осязаемо. Скользя и доминируя характером. Выраженном в слове. В поступи фразы. Во вздохе. В паузе. У знаваемом. В умении выговаривать и проговаривать. Быть членораздельным. И именно характером. Речью - из сознания. Из продуктивного мышления. Как человек видит мир, как он его воспринимает, осваивает. Как соотносит собственную речь и ее выговоры от другого. И вместе с другим. Как рождается индивидуальность, из чего слагается, из чего строится. Именно в этой конфигурации. Рисунка. Интонации. Когда метаязыком над. Стилем. Отношением. Жанром. Когда прочерчивается и характер, и еще больше - характер национальный. Так пишет, например, Сегал. Когда за фонетикой, за лексикой, за многоточиями слышится голос. И видится среда и частность. Это и есть главное в авторе. Умение и талант отличить. Услышать. Читать и видеть головой. Так и осуществляется преданность. Не разрушаемая преданность порядку. И верность ему. Отсюда рождаются высшие смыслы добра. И назидания. И еще истинной человечности. Именно через преданность и заданность. Так вот случилось, что мы разные. Но так устроен свет. И так устроен мир. И мне назначенным местом, когда в служении есть высший смысл. И да здравствует литература, что литература. И ничто другое. Да здравствует вкуснятина. И да здравствуют гурманы.

[admin]

Борис Пастернак "Письма к родителям и сестрам. 1907-1960". Вступительная статья Е.Б. и Е.В. Пастернаков, комментарии и подготовка текста Е.Б. и Е.В. Пастернаков. Редактор Е.А.Шкловский. Москва, Издательство "Новое литературное обозрение". 2004 год.

Несдерживаемыми, несдержанными фигурами речи. Внутренним, насыщенно-интенциональным строем - в устремленности к гармонии. К разрешению. К тонике. Недаром жизнью через музыку. И когда рядом обреченный Нейгауз. И Скрябин тоже. И недаром через философию. И Марбург с Когеном. Когда главное - остроумить и обволакивать каденцией, славословить, творить жизненно, соразмерять и осуществлять. В явленности. От сложного к простому. И в предельной искренности. Когда льется. И здесь обязано поначалу быть сложно. Интегральным измышлением и нарративом. И еще особым строем еврейского. Другим типом отношений. И родства. Когда связь кровная и нерушимая. Особенно в разлуке. И даже через неизбежность. И мучительную любовь. Здесь много от личности и судьбы. И опять Владимир Ставский. И Федин. Но та фотография в Переделкине не всуе, и, как говорит Лидия, "тропа, протоптанная тысячью шагов", и Пушкин тогда в прощании, и Лев Николаевич, и Высоцкий тоже, это звенья одной цепи, это сродственность подлинного. Когда подлинный воздух, и подлинная строка, и дыхание тоже подлинное. И конечно, должна быть полная история, со всех сторон, это что-то вроде Вересаева (душ сплетенье), и даже больше, это антология жизни и антология поэзии. Плодотворного и плодородного. Вот этот путь к "Свече" должен быть пройден крадучись, шаг за шагом, сохранностью живого, отвоеванного у модерна важностью человеческой. И случайностью. И вот это славится Нобелем. Страдающая душа. За естество и честность. Гудом и гулом. Как из Другого, но очень близкого. Из детства.

[admin]

Сомов К.А. Дневник. 1923-1925. Рецензент - Михаил Михайлович Алленов, доктор искусствоведения. Предисловие, подготовка текста, комментарии, составление приложений - Павел Сергеевич Голубев. Научный редактор - Роман Александрович Городницкий, кандидат исторических наук - М.: Издательство Дмитрий Сечин, 2018 год.

[admin]

Константин Сомов. Дневник (1917-1923). Издательство "Дмитрий Сечин". Рецензент - Михаил Михайлович Алленов, доктор искусствоведения. Предисловие, подготовка текста, комментарии, составление приложений - Павел Сергеевич Голубев. Научный редактор - Роман Александрович Городницкий, кандидат исторических наук. Москва, 2020 год.

Сонмище судеб. Ушедших-живущих. Канувших в небытии. Сонмище судеб крылатых-воскресших. В памяти и в литии. Сонмище судеб - увядших, забытых. В сколках избитой страны. Без вдохновений, без благолепий. Солнца, любви, тишины. Как же могли Вы израненным сердцем. Не предавать и творить. Как же могли Вы под рык изуверцев. Непоправимыми быть. На измочаленных ветках каналов. С родиной шедшие вкось. Богом творимые, непобедимые. Не отменимые - врозь. Да и в обнимку с израненной совестью. С адом постельных утех. Каждым мазком, каждым вздохом бессонницы. За остроумием - в смех. Каждым творением, арией каждою. Сердцебиением - Вы. Ввысь устремлялись стихосложением. Судеб сложением бы. В белых сорочках и в бабочках шелковых, с резкостью и прямотой. Нежностью чтимые, невосполнимые. В облаке - над суетой.

На фото - Константин Андреевич Сомов.

[admin]

Люсьен Леви-Брюль, Клод Леви-Стросс "Первобытное мышление". Перевод с французского Никольского В. (под редакцией), Киссина А., Калыцикова Е., Островского А. Москва, Издательство "Родина". 2024 год.

Можно, можно работать с сознанием. Даже далеким. И очень далеким. Настолько далеким, что кажется недоступным. И недостижимым. Но Клод выстраивает его как модель, как структуру. Исследуя, препарирует. Как мясник. Как хирург. Бережно, но безжалостно. Безапелляционно. И так сложно, что дух захватывает. Но стремена держит. То есть с ним надо идти долго и долго внутри. Ответственно. И без неряшливости. Это тот случай, когда ты ведомый. И надо постоянно смотреть под ноги, но опора внутри. И в способности мыслить. Чтобы на равных. Это грамотно, потому что законодательно. Без спекуляций. Суммой познанного и понятого. Не умозрительно. Конкретно. И доказательно. Присутствием истинной этнологии. Как солнца и даже за тучами. Да здравствует потомок. Да здравствует прародитель. В единстве и понимании друг друга. Да здравствует структурализм.

[admin]

Э.Б. Тайлор "Первобытная культура" (Tylor Edward Burnett Primitive Culture. L., 1871). Перевод с английского Д.А.Коропчевского. Предисловие и примечания профессора А.И.Першица). Москва, Издательство политической литературы. 1989 год.

Благорасположение. За работой. Испытанным способом - трудолюбием. Усидчивостью. Исследованием. Думой. Любовью к предмету. Бессонницей, видимо. Погружением. Размышлением. Доказательностью. Отчаянием, возможно. Это счастье быть профессором. Без дежурных эпитетов и восклицаний. Просто быть ребенком века 19-го. И под сенью Оксфорда. Да еще и бородой. Видимо тоже модной. У интеллектуалов. Для спокойного времяпровождения. И занятий делом. В окружении книг и благоговейной тишины. С прогулкой и обедами. Под накрахмаленные салфетки. С The Times в руках. Покуривая. И не только созерцая бокал виски. И любить человека иллюзорно, с интересом. Издалека. То есть с самого начала. Из исподней. С чистого листа. И быть предельно чутким. К фундаментальному знанию. И незнанию тоже. Быть профессором хорошо.

[admin]

Жорж Батай "Ненависть к поэзии. Порнолатрическая проза". Перевод с французского. Составитель, общая редакция и вступительная статья С.Н.Зенкина. Научно-исследовательский центр "Ладомир". Москва, 2017 год.

Тревожно. Странно. И очень странно. Очень. И как это играть?! Каким и чем. И как все это проворачивается внутри человека. Каким состоянием. И как проявляется эта болезненность . И как этот канат раскручивается. И где он на разрыв. И что это, когда самое начало в вере. И в обращенности в религию. И что тогда эти разговоры и устремленности в смерть. И в отца и мать. Почему так происходит во времена катастроф. Надуманной пронзительностью. Но из пронзенного собственного. И почему та полетность Пруста, столь любимого и желанного, вдруг разворачивается в скверну - в совершенно катастрофическое отношение человека к физиологии. Настолько болезненное. Вне радости. И вне подлинной осуществимости. Что ищется и что провоцируется в читателе. Кроме неизбежности вожделения, брезгливости и тошноты. Если в этом нечто большее вызова. И большее врастания в неосуществимость. И в разящую прелесть порока. Почему так разрушительно, так истово и так исповедально. Всем своим интеллектуальным торжищем. Всей его силой. И еще идеологическим привкусом коммунизма. И против сюрреализма. Что в себе и что собой реализуется. Когда таким пером. И такой настырностью. О потаенном. Но неизбежно вырывающемся. Неостановимым смерчем человеческой природы. И ее неудовлетворенности. И ненасытной жаждой иного. Что это. Что.

На фото - Жорж Батай (Georges Bataille).

[admin]

Щедрой живописью. Плодотворной. Кучной. Сочной. Смелой. Разухабистой. Зычной. Мазками неравнодушными. Въедливыми. Отважными. Жирными. Не случайными. Брызжущими восторгом. И чрезмерностью. Такими атакующими цветами. Избыточными. В максимальном их выплеске. Большим экспрессивным облаком. Хороводом не полутонов. Музыкальностью красок. Общего хоро-образования. Надмирности. Экзерсисами чудотворения. Чтобы сыграть уже наотмашь, разудало так, природой. Дождем. Волшебством и колдовством. Тайнописью. Где не может быть будничности и повседневности. Скуки. В вытанцовывании осуществленности. До звона. До звонницы. До самозабвения, где письмо как чудо, крепнущее в драматургии. И в оркестровке. В более поздней. В другом масштабе. Другой бязью и другими атрибутами. Инструментарием другим. И палочкой дирижерской. Даже дисциплиной другой: от школьных помещиков до истинного героя (поразительно вдруг в Гоголе два века спустя). До силы истинной и здоровья - человеческого и писательского - Костанжогло - то, что осенило второй том (огненный). То, что назначено будущему. Надеяться смеем.

Николай Васильевич Гоголь "Вечера на хуторе близ Диканьки", "Мертвые души". Собрание художественных произведений в пяти томах. Издание второе. Издательство Академии наук СССР. Москва, 1960 год.

На фото - Николай Васильевич Гоголь.

[admin]

Можно витийствовать, а можно обмысливать. Стройностью. Дисциплиной. Внутренним порядком. Прилежностью. Это сразу исключительно, когда конституируется сутью. И усидчивостью. Знанием и размышлением. Чистотой. Когда сила внутри. И ответственность. И включенность в общее. И достижение. Этими интеллектуальными мускулами. Натренированными. От здоровья. Спокойной поступи. Философ здесь как истинный ученый. Как настоящий. Подлинный. И только так - не отпуская ни на секунду. Потому что торпедируется сущность и сущее. От трансцендентности. Вовлеченностью своей. И вовлечением. Здесь, это когда совместное вхождение. И обязательной тщательностью: и примечаний, и библиографии. Вот таким был и будет Учитель. Когда исследованием, анализом и обязательным движением вперед. В стиле и в жизнерадостности. Когда щедрым жестом и без единой помарки. Каллиграфическим почерком. Отточием. О неизъяснимом. О едином и вере. От центра.

Владимир Владиславович Глебкин (доктор филологических наук, профессор кафедры культорологии и социальной коммуникации ИОН РАНХиГС, руководитель Отделения теории и истории мировой культуры школы 1514 г.Москвы) "Идея трасцендентого Бога и формирование когнитивного уровня D в тетрарной модели когнитивного развития". Журнал "Вопросы философии". №2, 2024 год.

На фото - Владимир Владиславович Глебкин.

[admin]

Это исключительно режиссерское мышление... (осмысленное, фундаментальное), чтобы так разрядить пространство внутри произведения. И это очень и очень живописно... отменно живописно, когда вот так постепенная сгущая атмосферу и опрокидывая ее в читателя, набирая густоту мазка темной, вбирающей палитрой... вот эти сцены, начиная с бала....с утренней читки. И какое же сознание надо иметь, и как держать нутро от целого, чтобы так цепко не отпускать перспективу, еще и при этом находить эту выписанную портретность и индивидуальность внутри... чтобы не штрихами-всполохами, а точно угаданной интонацией характеров... Это художник творит, истинный художник, когда долго и тщательно (как Иванов - Христа, как Леонардо - Лизу). И это надо так придумать не сюжетность, а взаимообусловленность (только почему же так сливаются Ставрогин с Верховенским, почему), и так искусно идти через морок и кровь к этим сценам в селении, от простоты и воздуха коих задыхаешься, как из города - загород, и столько здесь силы и простоты, и четкости, как обретается вдруг прозрачность первого плана и вечного плана... и здесь бы увести в горизонт этот финал, в многоточие и в эту растворенность, и вот так задышать в безбрежности, без разъяснений, без тоники, без разрешения, вот так бы повиснуть здесь от чистоты и улететь... Федор Михайлович, это невероятное ощущение. То... что и как Вы... Это вековечит и одухотворяет. В правде.

Ф.М.Достоевский "Бесы". Роман в трех частях. Минск, Издательство "Народная асвета", 1990 год.

[admin]

Пластически это же невероятно трудно... создать вот такой континуум, такое бережно-охраняемое и поступательное сознание, причем, сознание не здоровое, что еще ценнее, отзывающееся... здесь таким влекомым усердием и выдержкой, такой точной акупунктурой. И вряд ли, дорогие соплеменники и единоверцы или верцы совсем другого, близкие к телу современники, что можно было такого достичь только подражанием, что Вы говорите - "гоголевским", ну, даже если это и так, но позвольте, разве не впечатляет Вас эта текучесть, это движение, это расщепление, в конце концов. Эта речевая скульптурность. В этом и есть изумительность материала - в его расчудесной и многосложной монологичности, в этом потоке невозможного и нереального. Это и есть "Двойник", номер один пока. И рядом, конечно, во славу - "Село Степанчиково". Здесь совсем другим. Совсем. Здесь уже такой психоанализ, такая мощная аналитика, такая авторская медицина. И все персонажи, все, невероятно трудных ходов и поведенческого канализирования. И не только Фома Опискин. В увлекательнейшей и непредсказуемой драматургии. И только вопрос сегодня к языку - как сыграть, как?! Это совсем иные психотипы, и речь другая, и значит, сознание. Как это должно звучать сегодня, как? Когда вот так мыслится и так изрекается. Если "язык - дом Бытия". А линии - можно с ума сойти - от богатства и тонкости. От изумительных сцен. От засловного. Затекстового. От авторской выдержки. И остроумия. От силы авторской - в подходах и открытии человеческого. И глубинного. И главное - остросоциального. И остросовременного. Современного всегда. Такой патокой поведенческих катаклизмов. И изъянов. Чтимо. Очень.

Ф.М.Достоевский. Собрание сочинений. Том 1-2. Произведения 1848-1859. Государственное издательство Художественной литературы. Москва, 1956 год.

[admin]

Не цифрой, не воздухом, не живительными пузырьками, не вожделенным потоком, не играючи, не томясь - текст плодотворен, но вчера. И только история с маской, с mimicry пылает. И когда есть история масок. И особенно - от начала. Ad libitum. От первобытного. От вождей. От шаманов. От инициации. От этого вживания. От переселения духов. От воздействия. И затем к маске нового времени: к истории маскарада, к истинной Игре, и, что особенно интересно сегодня, к маске социальной. И к униформе. И здесь маска как личина, и как отпечаток характера и устремленности в него, и как двуличие - я здесь и я там. Как натягивается личина на лицо, и как оно, это лицо умертвляет (это уже воображение, спровоцированное Автором). Здесь много интересного, и особенно от Головокружения. Вот уж, что совсем оказалось за бортом наших размышлений с Е.Э. Головокружение и Аттракционы. И еще соперничество, удача - все, что удалось собрать воедино здесь Автором. И сопряжения, и преломления. И все, что является подтверждением от племен - заманчиво и волнительно. Потому что с тобой. И не только давно, но и сейчас.

Роже Кайуа "Игры и люди" (Roger Callois Les Jeux Et Les Hommes, 1958). Перевод с французского С.Зенкина). Издательство АСТ. Москва, 2022 год.

[admin]

Когда затихнет трубач. Там, наверху Вестминстера. На "галерее тишины". На вершине мира. На закате утра. Там, где дальше только небо. И память. Там, где проводы и озарения. Дожди и пули. Болота и жажда. Там, где души неокрепших и непрощенных. Кающихся. Там, где грезилось и воспевалось. Не мирилось. Где милями - на корабле. И отвагой - в траншее. Там, где звучали залпы и проза. И в постели - с бумагами. На острове - маяком. Там, где искрилась судьба и политика. В криках не могущих. Против не стоика, но не побежденного. Там, где едким юмором и обескураживающим норовом. Как у Йорка - кабана. Где атака и пыл, вызов и взбалмошность. Воинственная безаппеляционность. Там, где волей и твердостью. Всесуточной. Звоном бокалов и ароматом сигар. В кулуарах и на глазах шейхов. В кабине аэроплана. И через Атлантику. Там, где падающие самолеты. И уничтоженные люди. Где молчание о дочери и о миллионах погибших. Там, где считались дни и многостраничные исповеди. Достоинством и интеллектом. Выучкой. Опытом. Отцом. Там, где уничтожен портрет, быть героем и справедлителем, неустанным кавалеристом и пешим, служивым, с кистью в руке и с пламенем в сердце, в бесстрашии и отчаянии, несогбенным парнем, готовым на все, и на неразумное тоже, кто умел и не умел, но верой и правдой. Перед Престолом и Королевой. И перед народом - собственным, что главное. И перед Историей. Там, где Труд и Труд. И мольберт - на юге. Да упокоится Большой Старик, сделавший все, что мог. И, что не мог, сделавший тоже.

Мартин Гилберт "Черчилль. Биография" (Martin Gilbert "Churchill. A life"). Перевод с английского Сергея Бавина. Москва. Издательство "КоЛибри, Азбука-Аттикус". 2023 год.

[admin]

Прагматика как само-порождение самого-по-себе-субъекта". Сурен Тигранович Золян - доктор филологических наук, профессор, ведущий научный сотрудник Балтийского федерального университета им. И.Канта. Журнал "Вопросы философии" №7, 2023 год.

И в чем тоже тогда или как тогда наша субъектность. И что тогда интерпретанта. В тоже замкнутой системе. Без обращенности к зрителю. И к актеру. И к режиссеру тоже. Если это "четвертая стена". И если это живое образование. И живое пространство. И здесь же нам тоже любопытно состояние системы. И наличие контекста. И как система внутри себя "читает" саму себя. Или "считывает". И регулирует. Как и в случае с био-семиотикой. Тогда в чем или что тогда берет на себя мета-язык. Мета-машину. Как идет регулирование внутри. Она же выдает результат, не установленный заранее. И по идее, эта замкнутая система порождает смыслы. В соотнесенности со зрительским восприятием. И если зритель тоже внутри системы. И это тоже организм на время.

[admin]

Cаймон Шама "Глаза Рембрандта". (Simon Schama REMBRANDT'S EYES. 1999). Перевод с английского Веры Ахтырской. Издательская Группа "Азбука-Аттикус" (Издательство "Азбука"). Санкт-Петербург, 2017 год.

Надо просто вот так любить Жизнь. Вот так любить и Человека. В подлинном. Без лоска. Без глянца. Без прикрас. Мерно, шаг за шагом. Вздох за вздохом. Надо просто любить человека во всем его объеме. И в растяжении. В сложности. Дикой. В изъянах. И говорить не о похожести, а о глубине. Тождестве индивидуального. И сиюминутного. В истории возможных компромиссов. Когда искусство - в профессии. В грамматике языка. В его течении. В кровоизлиянии. В том, как сейчас работает рука. И обязательно голова. Сознанием. В соотнесении с миром. С другими. С теми, кто тоже шел. И в этой поразительной подробности. Опоэтизированной. У самого Рембрандта ван Рейна. И Питера Пауля Рубенса. И у Саймона Шама - виртуоза-филолога. И у Веры Николаевны Ахтырской, кто словом боготворит. И дышит. И цепляет мышлением. И выговариванием. Как некогда с Райнером Марией Рильке. Эко как надо строить и фокусничать, чтобы текстом игралось так. На острие языка. И мысли. И в недрах. Чтобы так воспроизводились звуки, рожденные от знания. От смысла. Это как надо парить, чтобы легким пером и ремесленнической кистью. Острием вдохновения. И безмерного усидчивого труда. Бесконечного. Искусного. Чтобы с размышлениями, с мучениями, с расставаниями. И с картинами. С сочинительством. Чтобы судьбой. Вочеловеченной. Неуживчивой. Вязкой. Чтобы такой дорогой, чтобы так изнурительно. И победно. В проигрыше. Столько важного и очень важного. В одной краске, но найденной верно. И нанесенной верно. В соотношение с целым. С божественным. И обязательно с самим собой. Не угождая. Но возвышенно и терпко. Где ты, новый Аппелес, где?

[admin]

Рэй Монк "Бертран Рассел. Призрак безумия" 1921-1970 (Ray Monk Bertran Russell The Ghost of Madness). Интеллектуальная биография. Том 2. Перевод с английского Анны Васильевой. Издательский Дом "ДЕЛО". Москва, 2023.

Тщеславие?! Да. Чрезмерное тщеславие - и еще раз "да". И достаток в старости - да. Как главная цель. И ради нее - все. И потери все и неприятия - ради нее. Чтобы купить себе покой и независимость. И в палате лордов. И авторитет среди политиков. Но потеря интеллекта?! Какой ценой достаток в старости. И те, кто подобострастен. И отверженные. Странный, да нет, не странный, сухой характер. Люси. Какая дикая расплата. И как точно закольцовано все. И какая предопределенность. Как должное. Но какая страшная и болезненная расплата. Люси - над могилой. И Джон. Вот только нам не надо Ваших оценок, Монк. В чем победа, а в чем поражение. Пусть эта личность останется за рамками наших оценок. И даже если есть видимость очевидного проигрыша. Это его Жизнь. Большая Жизнь. Очень Большая Жизнь. Через 20-ый век. И через две войны. И все-таки, был Витгенштейн. Он был. И это, возможно, самое главное в этом всем. Вот именно этого-то диалога как философии, этого взаимопроникновения и этого противостояния не хватило. Ну да, если Фидель захватил все сознание. И если политики стало больше чем всего остального. Но Кембридж - это сущностно. И Оксфорд - сущностно. И здесь рождалось и рождается толкование. Варево. Средоточие. И отсюда все линии и зигзаги. И складки все. А не из постельных складок. И счетов доверительных трастов. Пусть здесь был, есть и будет остров обитания мысли. И огромное количество труда. Огромное количество Труда. Того, что отвлекало от катастрофы. И к катастрофе влекло. Прежде всего, личностной.

На фото - Бертран Рассел (Bertran Russell).

[admin]

Cкромно. Атакующе скромно. Залихватски. В столь фундаментальном и сокровенном труде. Они теперь рядом - Людвиг и Бертран. Берти. В одном сознании. Под неусыпным и заботливым оком Рэя. Они вместе осененные. И чудаковатые. В своей привязанности. В верности своей. И в своем служении. Здесь по-живому все. И в мерной поступи. И в деталях. Сокровенных. Особенно - в эпистолярных. Какое удивительное бремя - письма. И сколь щедро одаривает нас оно. Искренностью. Исповедальностью. И здесь непомерная роскошь этих расслоений. Россыпей. Этих высоких слов. Словесов. Прилагательных. Сущностных существительных. На общем полотне. И каким рисунком. Поступательным. Четким. Рифленым. Какой твердой рукой. И памятью. Практически под лупой. Как взыскательно и честно. Не опытным путем - научным. От строчки - до строки. И от поцелуя - к прикосновению. Миром другим. Вовсе. Не хватает, конечно, Эйдельмана. Но гениев и так мало. Единицы. Парадоксальности не хватает. В сопряжении. Быть может, Рэй ближе к Витгенштейну. В своей требовательной бескомпромиссности. Но какой герой такой и стиль. Поймать характер языком и его логикой - пилотаж высший. И событие - ребенок - граница. В развитие образа. Такого многослойного. И конечно, эпохой. Войной. Неизбежностью. И страхом. С точки зрения социальной картины, всех табу и всех обязательных вытанцовываний - это очень любопытно. Вот это гумус. Для фантазийности. И чуть отдельно строка - от сигареты. Или ее отсутствия. Неужели только серпентарий определяет сущее. Здесь. И бездействие мысли. И как выраженность и спасение - уход в нереальность. В формулы мира. Через математику. Через выражение. Через живые формы. И формы мертвые. Через воплощенность и недоступность детства. И его боли. Да и радости тоже. Первый том позади. Но не жизнь. Благодаря Монку. И издательству "Дело". Где обитают гении. И подвижники.

Рэй Монк "Бертран Рассел. Дух одиночества. 1872-1921. Интеллектуальная биография". Том 1 (Ray Monk Bertrand Russell. The Spirit of Solitude). Перевод с английского Анны Васильевой, под научной редакцией А.Снигирова. Москва: Издательский дом "ДЕЛО" РАНХиГС, 2023 год.

На фото - Бертран Рассел (Bertrand Russell).

[admin]

Эти случайные не схваченные иллюзии. Понорошечность. Не состоятельность. Когда невозможно удержать. И даже помыслить. Эта призрачность и незавершенность. Непостоянство. Слом. Междометие. Всполох. Теснина. И соприкосновение энергий. Множественности в целом. В его клокочущем мареве. Необъятности. В неразумности. И лишь в следовании. В попытке укрощения. В попытке захвата. И в постоянном ускользание. В неотмеченности. Незначимости. И даже не воздухом. Не чудом. А где-то на границе уже несуществующего. Неосуществленного. И утраченного. Или не приобретенного. Где-то в разломе. Между-бытия. И как это считывается. В постоянном убегании. В неповторимости. В незафиксированном флере. В окутанном. В призрачном. И как с этой неопределенностью жить. И как обитать. И где найти возможность. Соприкосновения. Когда рисуется или пишется. В движении кисти. Во взмахе. До рефлекторном. Когда и этого уже нет. И нет возможности возобновления. Тиражирования. Когда симулякры просто от очевидного. А значит мертвого. Если этой реки даже нет. Единожды. Нет. И только телесностью. Когда в пустоте. В ничто. Когда еще до сознания. До точки. До кристалла. До прямой. До формы. Где есть только вседозволенность. В освоении и в переживании. В неукоснительности. В подчиненности. В не обладании. И только преждевременность. И несвоевременность. Нескольких утрат. В темноте.

Владимир Вячеславович Малявин (доктор исторических наук, профессор исследователь Национального исследовательского университета "Высшая школа экономики", главный нацчный сотрудник Центра "Государства и религии Азии" Института Китая и современной Азии РАН, внештатный профессор Педагогического университета провинции Хэбэй (Шицзячжуан, КНР) "К феноменологии образа в китайской традиции". Журнал "Вопросы философии", №3 2023 год.

На фото - Владимир Вячеславович Малявин.

[admin]

Тогда за университетской партой мыслилось и дрожалось. От первой распутицы языка, от его дождей и гроз. От превентивности. От тайны фонетики и ее генезиса. От смысла. От качества. От того, что это исток. В том неизъяснимом и таинственном прошлом первоначала, когда все в ритуале. В обязательности жеста и звука. В его точности. В формообразовании. В линии. В иероглифе. И в его удивительной способности содержать в себе весь мир. Все космогоническое присутствие. Всю удаль. И всю будущность. Когда в санскрите выкристаллизовывался абсолют и матрица. Когда в совершенстве - небо. И его логика. И сочетаемость. И соотнесенность. Когда в языке - миропорядок. И мира-установленность. Мета-установленность. Как в сложении и в выстраивании ритуального образца. Действенного. Действующего. Воздействующего. И плодоносящего. Призывающего и зазывного. Приносящего результат. Живого. Когда результативность - главная предтеча и главная предпосылка. В этом и есть сила. И обретение человека. И разума его. И сознания. Выстраивания динамического результата - как гармонии пути. Невозвратности. И цикличности. В этом четком, мерном процессе жизнеобеспечения. Когда всего лишь слова и всего лишь запятые. Но в абсолюте. И в непререкаемом алгоритме. Языкознания и языко-применения. В логике языка. В его морфологии. В его конституции. От далеко начала - когда все обязательно и все неслучайно. И нет случайности, а есть одно целое, мощное в своем развитие. Поступательном, жестком и предопределенном. Галина Аркадьевна и Этуш. Когда "сексуализируется", но не отменяется. В возможности думать и радеть.

Лысенко Виктория Георгиевна (доктор философских наук, главный научный сотрудник и руководитель сектора восточных философий Института философии РАН) "Грамматика и ритуалистика в индийской теоретической культуре и западный идеал "чистой теории": межкультурный подход. Журнал "Вопросы философии". №2 2023 год.

[admin]

От предательства. Предавая себя. Предаваясь. Отпуская сознание на самотек. Мой чудесный путь. Вбирающий разностью. И состоянием. Эту очевидность и непредсказуемость. Эту незнаемость. И эту организацию. Против хаоса. И против расчеловечивания. Усидчивостью. И дисциплиной. Радушием Логоса. И его терпкостью. Когда сквозь Матрицу. И Матрицей. Целостного. И соподчиненного. Когда движется мысль, обретая и устанавливая Систему. Когда внутри отзвук. И отклик. Когда реальна в движении актуальность. Это надо понимать и это надо воплощать. Отточенным умом. Упругим. Сегодняшним. И значит, тогда Шпет. И это целое достижение - Институт. Где ветер внутри. И где есть расположенность. И молодость. Где даже есть не утрата. И даже не надежда, а осуществленность. Такая не спорадическая, а вот-сейчас-осуществленность. И непредумышленность. Чтобы в объятиях дискурса испытать стоика. Проникнуться им. И восхититься. И мерно течение головотока. Когда вдруг враз-усвоение. И враз-переживание. Осуществленность чтения другой культурой. И где-то другим сомнением. И где-то другим не предательством. А стройностью и завершенностью. И не прикладным восторгом. Не материальным.

Журнал "Вопросы философии". №1 2023.

[admin]

Валерия Владимировна, Вы как будто о нас с Сережей. Или о Сереже единственном. И таком всегдашнем. И здесь - со мной. И тогда. О вечных превращениях и вечной признательности. За тот ноль. И за этот. И за сегодняшнее Возвращение. И должна ли быть философия персоналисткой. Или единой и целой. И вот с этой явленностью дракона, творческой и об истинной мифологоме. Или просто о пустоте собственной. И о чаше, требующей насыщения. Или испитой до дна. Вот так в одном образе или в одном символе, и как тогда трудно и не просто сейчас тебе, Евгений Львович. Видишь - как все не просто. Не просто очень. И просто на добро и зло не получится. Он не просто сильный. Он - это все. И во всех. И в каждом. Собственный Дракон. И даже мира дракон - Дракон. Что зашифровано, но что и вот - на ладони. В открытости. И в изменчивости. В повороте. И в ветре. В дне морском. И в звездах. И только наступающий разум, преследующий, конфуцианский напротив первобытного и вселенского Дао. И инь и ян - "из света в тень перелетая". И вот эта изменчивость, длительность и есть полнокровность. Есть во истину не исследованность и непознанность. Но поэтическая. Выраженная в знаке. И в знаке читаемая. Или слышимая. Или не слышимая. И Дракон, Сережа, это просто сила. И слабость тоже. Дикая. Заснувшего Дракона. Того, что под землей. И сразу - в Небе. И в душе, переменчивой. И неизбывной. Зыбкой. Страждущей. Человечей. Если вместилище всего живого. И всей памяти. И космоса всего. Если есть выразитель сущего. И в каждом его проявлении. И в ночи наступающей. И в памяти сиюминутной. Как звучали шаги. Как сжимала рука. Как всматривались глаза. Как хлестко звучал приговор. И как губительна жизнь, когда ты там Громовержцем. И поныне. И во веки веков.

Гарридо Валерия Владимировна (аспирант-соискатель кафедры истории философии Российского университета дружбы народов (РУДН) "Символ дракона в космогонических системах Древнего Китая. Журнал "Вопросы философии". №4, 2023 год.

На фото - Валерия Владимировна Гарридо.

[admin]

Чистым сознанием. Доброй душой. И сердцем влюбленным. Любящим. Когда история не пишется, а дышится. Вдыхается. Когда ароматы грезятся и поступь слышится. И ворчанье коней. И скрежет. Когда меркнут закаты, а думы - сомнением. Расположением. Совестью. И думами твоими, Ричард, тогда... в ту ночь. И во все ночи последующие. И в предыдущие. И в тот предрассветный миг. Последний. Когда с открытым забралом. И истовой силой. Со знаменем. Что ты защищал. Во имя чего бесчинствовал. Презирал. Как тонко и точно тянется нарратив, сколько в нем искренности и усидчивости. Простоты и мудрости. Правды. Когда от нерукоположенной правды и от терпеливой летописи. И еще от эмерджентности. Или вопреки ей. Когда дуют судьбы и от одного к другому, как по ступеням предрешенности. И сколько в этом восходов и сколько сумерек. И шороха платьев. И взмахов кинжала. И отповедей. И сколько Человека, исполненного отваги исследовать. Осязать. Слушать. Не прощать. Здесь боль и восторг. И сострадание - тоже. Когда тысячами - под грязь. Десятками. Кто мог бы творить. И танцем пленять. И слогом. И возмездием. И тишиной. Кто мог бы. Или не мог. Когда судьбина вращает. Коловращает. То, что уже не сбудется. Не минет. В отрешенное завтра. И в неравнодушное сегодня. Войны.

Дэн Джонс " Война алой и белой розы: Крах Плантагенетов и воцарение Тюдоров". (Dan Jones The Hollow Crown. The Wars of the Roses and the Rise of the Tudors Faber&Faber). Перевод с английского Анастасии Макаровой. Научный редактор Николай Сайнаков, кандидат исторических наук. Редактор Наталья Нарциссова. Издательство "Альпина нон-фикшн". Москва, 2023.

На фото - Дэн Джонс (Dan Jones).

[admin]

Когда как для ребенка. Так бережно и так явственно. Устало так. Что почти идеально. И даже без почти. Когда из ясности - характер. И убористость. Настойчивая прямота. Когда из человеческого сознания - не думы, а озарение. И очень сегодняшним, сильным и очень очевидным. Дисциплинированным, но недоступным. Многим и очень многим. Когда философия становится кадрированным инструментом. Восприятия. И теории, и собственного бытия. Когда про все и про меня. Когда антиномия есть центр и возможная размытость. И когда щифр - не только в технике. Но и в культуре, и в природе. И даже в Боге. И я могу стать собственным шифром. Шифром для себя. При опрокинутости в трансцеденцию. Или в себя. Еще глубже. И почему так стройно мы ищем шифры, и кому они даны. Через программирование сознания. Когда техникой становится и Другой. И его технология - тоже для меня шифр. Если просто по пути с Ясперсом. И с Кантом. К Кьеркегору. В упоминаниях. Но здесь в прожитом. Когда формируется система. И нет в ней водных потоков и заумей, а есть обретенность. Схваченность. Незавершенного бытия. Не финализированного. А пограничье. В восприятии и в действии. И что посредством техники вдруг открывается, а что схлопывается навсегда. И пример с очками - блестящий. Лучше в одном, но катастрофа - с иным. Здесь очень молодое выстраивание. И себя тоже. И своего сознания. Открытого и пульсирующего. Здесь нет догмата, а есть устремленность, но четко очерченными линиями и запятыми собственного языка. И собственной безупречности. Это пример и пример ярчайший мыслительного развертывания, распускания, но не развенчания. Собранностью и тишиной. Пера и сердца. Как будто истинный последователь прошлого в будущем. Законодатель, но не судья. Не обличитель, а уж тем более - не палач. А ключ и замок.

Дмитро Евгенович Михайлов (постдоктор, кафедра гуманитарных наук, Юго-Восточный университет, Нанкин, КНР)"Современная техника как шифр трансценденции: новый подход к постфеноменологической теории технологической медиации через призму метафизики Карла Ясперса" (Contemporary Technology as a Cipher of Transcendence: New Approach to Postphenomenological Theory of Technological Mediation through Karl Jaspers' Metaphysics). Журнал "Вопросы философии". №12, 2022 год.

На фото - Дмитро Михайлов.

[admin]

Йохан Хейзинга "Осень Средневековья. Homo Ludens. Тени завтрашнего дня". Перевод с нидерландского Дмитрия Сильвестрова. Комментарии Дмитрия Харитоновича. Издательство "Азбука". Санкт-Петербург, 2022 год.

Единым осязаемым пространством. Терпеливым мыслительным движением. Правильностью задачи. Доскональностью и дотошностью. Не тяжеловесным академизмом. Внутренней наполненностью и ответственностью. И еще чем-то особым, что есть... и что на ощупь не размять. Когда через человека - воздух. И это же очень важно, когда получается в интонации, или в свете, или в звуке. Услышать время. Через ноумен. Росчерк. Через нюанс, через деталь, через разворот. Через индивидуальность и индивидуальное. В этом - здешняя манкость и трепет. Притяжение. В этом излучении материала. В его проводимости. В его ощутимости. И осознании Игры. Там очень важные и содержательные аспекты. И соображения. Когда тоже стройностью. И университетским обаянием. И в этой цельности и в этой серьезности - счастье. В улыбке. И в рукопожатии. Не в нахмуренности. И напускной важности. Да, мы уже избалованы стилем и изысками языковых танцев и структур, вальсированием знаковых конструкций, вожделением стиля, да, нам хочется двигаться с партнером-книгой и быть влюбленным в него, как в солнце - фонтанирующее. Не просто быть наукой и истиной. И наукой результативной. Но и наукой высказанной. Рьяной. Не доходчивой, а завораживающей. Или заблуждением. Может быть, в сложности и есть ясность. Когда миллиардами частиц. В неизъяснимом кураже. И подмигивании. Элитарного. Друг другу. И нам.

На фото - Йохан Хейзинга.

[admin]

Жорж Батай "Сумма атеологии. Софистика и мистика". Составление, общая редакция и вступительная статья С.Н.Зенкина. Научно-издательский центр "Ладомир" (Москва), 2016 год.

Паутиной... сплести эту паутину, выпестовать, организовать, обустроить, собственным усердием и здравомыслием, чтобы в болезненной и жгучей стихии автора найти сочленения и склеивающую субстанцию. От мысли, от невысказанного, от паники, от войны. Когда от беды вокруг, и от сердца - в беде. Когда рвутся снаряды и судьбы. Когда кровь - в головах. И смрад. И в умах. Зерцалом и тождеством. Где ж тут до трезвости и средоточия, когда в уединение и в одиночестве - ад. Когда нутро не выздоравливает, а только гипостазирует. Склоками. Катастрофами. Телом. Разрывом. И ранами. Неизлечимыми. Там, где и происходит встреча. Вдруг. И событие. Как прощание. И только в мучение тогда в ответ, в неисчислимом страдание китайца, и этот разговор о Боге. Тогда. Как о бессмыслие этой раны. И этого крика невыносимого. И добровольного. В каждом. И вот здесь и появляется зритель. Ужаса. И в паузе - стон. И в паузе - жертва. И если бы снова к детству. Но они, эти ребята, без покоя. Они в этом экстазе. И на острие этом. Добровольном. В бездне самой, а не на краю. И уже там - водоворот. И без будущность. И вот тогда - телесность. Как поле боя. Как ристалище. Как арена. Как Колизей. Высших сил. Внутри человека. И дезорганизующих его. И влияний всех. И недомолвок. И секретов. Изменчивости. И только воздух тогда. В читателе. В ребенке. Когда есть возможность ухватывать. Хоть чуть-чуть. Прикасаться. Задевать. Ощущением. Вздохом. Чтобы так таинственно и вожделенно скользить и падать. Вместе с Сергеем Николаевичем. Вот уж герой Его судьбы и исключительный Читатель и Толкователь - Сергей Николаевич Зенкин.

На фото - Сергей Николаевич Зенкин.

[admin]

И если уж заговорили о достоинстве. И о достоинстве науки. И о праведности и правильности веры. Не говоря уж о Человеке. И скорби его. И об утерянной могиле. И о труде его внутреннем. И не трусости. И сегодня поэтому Воскресение - в важности выстраданного. И мыслимого. В проявление Воли. Собственной. И собственного Пути. И ничего тогда не может быть утеряно. Как и зыбкость времени. И вкус его. И движение. Плотность. Качество. И как тогда является и проявляется образ. И его вдруг-сказывание. В сопричастности. И в со-общение. В этом очень важном сообществе. Родственном и противостоящем. В важном применение себя. В согласие важном. Мыслящего века. Думающего. Ищущего. Страдающего. Века с достоинством. Не терпкого. С другими ароматами. В тактильном пленение страниц. В буквальности высказанного. Руками. Таинством и сгустком страниц. И улиц. В глазах подчиненных. И власть предержащих. В пытливом. В дискуссиях. В одежде. В прическах. И как шаг по мостовой. И как городовой. Осанисто. И как зазывала. И в трудо-волении - закономерность встреч. Как с Федором Михайловичем. И к самому себе. И к Богу. Это всегда. Или к дьяволу. И только о нем - наказанием своим. И откровением. Неизбежностью. И неукоснительностью. В мысли и в поступке. В поступи своей. В вере. Без администраторов. "Без папы". Ходом ответственным. Личностным. Через страх. Обретая или теряя. И никто не создаст остов кроме меня самого. И остров. И схиму. И что за глаза тогда. И что за слуги. И как скрипят половицы. И открывается окно. И что за гомон. Там, где Петербург. И там - в монастыре. Расстриженный. Александр Матвеевич. Бухарев. Отец Феодор. Так возвращаются судьбы. Ведомые сердцем. И жизненной необходимостью. Здесь. И сейчас.

Поэма Ивана Карамазова "Великий Инквизитор": отклик Достоевского на протест архимандрита Феодора (А.М.Бухарева). Журнал "Вопросы философии". №9 2022 год.

Изображение - Архимандрит Феодор (Александр Матвеевич Бухарев).

[admin]

Айн Рэнд "Атлант расправил плечи" (Ayn Rand Atlas Shrugged). Перевод с английского Ю.Соколова, В.Вебера, Д.Вознякевича. Издательство "Альпина Паблишер". Москва, 2021 год.

Надмирность. Столь непременный атрибут интеллекта. Умствования. И заумствования тоже (!) - ура. И воздух тогда спадает по-другому. И фигуральность. Поступи и языка. Если такая внутри собранность. И такт. И такой абсолют, и прежде всего, к отношению к делу. В ответственности. Здесь предок, и его фигура, и созданное им. Здесь обязательная связь времен. И обязательное реинкарнация. Силы и мощи. Истинных титанов. Духа непримиримого. И стоицизма. Это и в безукоризненном отношение к вещам. К формам. К ароматам. И это кастовость, конечно. "Да мало избранных...". Да, для себя. И только для себя. Только. И для богатства собственного. И для собственных целей. И конечно, это стояние. В своем качестве. В перфекционизме своем. И без возможности послабления. И даже в любви. Риарден-металл. Поэтому не может быть, чтобы это вдруг множилось. Тиражировалось. Даже само слово не отсюда. Уже в этом первом - большая судьба. И большой путь. Как вновь-испытание. Не подмена же. Или качество любви разное. И Джон Голт - это уже как новый мессия. Но и здесь плоть. И в результате - очень по-женски. Особенно - в этих многословных и многослойных словесных экзерсисах. Идеологемах. Политесах. Пафосах. Как в оправдание. Или как в манифесте. То есть по-женски, слово - впереди поступка. И все "надо проговорить". Вот это общество только ухвачено. Как модель. Как состоявшаяся модель. Как утопия и антиутопия. И как тогда скользят по ней герои. Да, и много не случайного. Характеры должны развиваться. Много данности. И только события, когда человек - это гораздо больше. Вне зависимости от горизонтали. Они вдруг, эти парни, становятся на одно лицо. Как те пришельцы, с бриллиантами на груди. Жаль, что эти потери есть. Потому что есть тема интереснейшая. И моделирование. И вроде как "больше Библии" тоже должно было насторожить. И мировой бестселлер. Очень странное послевкусие. Без горечи. Но и без совершенного запоминания. Хотя. Как сыграть Дагни? И как сыграть Риардена? Как?!

На фото - Айн Рэнд.

[admin]

Рэй Монк "Роберт Оппенгеймер. Жизнь в центре" (Ray Monk "Robert Oppenheimer. A Life Inside the Centre"). Перевод с английского Анны Васильевой. Под научной редакцией Алексея Снигирова. Издательский дом "Дело" РАНХ и ГС. Москва, 2022 год.

Надо быть умницей. Надо быть. И щеголеватым. И выспренным в речи. Сложным, очень сложным. И изысканным. И надо, чтобы в голове роилось. Магмой. И мыслилось. И так всю жизнь, на интеллектуальном пике. И с огромной любовью и преданностью. И к науке тоже. И в первую очередь - к науке. И хоть глава Лос-Аламоса, но в тяготение к физической астрономии. К рою частиц "в зоопарке". В собственном зоопарке. И, конечно, с вызовом. И, конечно, с высоко поднятой головой. И с трусостями тоже. И предательствами. Когда по-живому. И живым. И какие же Вы отменные. Частицы. И как же с Вами уютно, с теми, кто мыслью. И ее непостоянством. Ускользающим. И озарениями. И кропотливостью. И отчаянием. И с тысячами слушателей. И любопытствующих. И когда у Кеннеди на приеме. И непримиримое противостояние с теми, кто "на земле". И с теми, не видит облаков. И звезд. И как дышат мезоны. Думаю, что только художественной сознание способно вести диалог с физиками. И математиками. Институт перспективных технологий. И жена - другим. И такая чужестранность с людьми. И отчужденные дети. И почитание Эйнштейна. И Бора. И Рэй, ты опять победил. Как уже не единожды. Ты вычерчиваешь эти линии, и они набирают объем. И краски набирают. И глубину. И казалось бы не хватает деталей одежды и меню, не хватает афиши театральной, но в дозированной информации аккомпанемента, все настойчивей и продуктивней звучит сквозная преданность Делу. И все-подчиненность ему. И этот особый мир, совсем не похожий на все остальное. Такой авангардный и такой отчаянный. И как он соотносится с совестью. Хотя понятно. Потому что ради Дела можно не замечать. И даже предать. Когда есть Процесс. Оппи.

[admin]

Ребята, пусть будет сложно. Вот так отменно сложно. Просто невероятной аппликатурой. И даже если нот семь, пусть знаков альтерации будет восемь. И даже девять. Пусть вот так, генералы от интеллекта, пусть вот так звучит Ваш гимн. Так непоправимо победоносно. И пусть даже самые малые и неделимые величины обретут своего вожатого. Или вожатых. И пусть они двигаются навстречу. Друг другу. В этих косичках. И пусть нет "порядка первого", зато есть "второй". Пусть у каждого из нас будет вера, потому что это звучит. И это есть. И есть теперь у каждого. Просто всматриваться. Без понимания. Какое же это счастье - не понимать. И лишь прикасаться. К этой нерукотворной первозданности. Восприятия мира. И мысли. Счастье, когда царствуют над тобой так. Таким все-обладанием. И все-устройством. В компании с радивыми. С радивыми учениками. Как вспышка. Сознания. Как его работа. Только с Вами. И только во время. Первенство - Вам. И за Вами - походкой. Только не ссутулившись. Приосанившись. От молодости Вашей. От настоящности. От уверенности. Где-то за нами следят. С усмешкой. С благодарностью. Следят свысока. И так сложностно думают. Так сложностно, что не распутать. Но быть на границе. Невозможного, на самом деле. Но самого сладостного. Как - метасубъектом. Под облаками. И с Вашим Текстом. Ребята, с ума можно сойти. От счастья.

Аршинов Владимир Иванович, Буданов Владимир Григорьевич "Становление методологии сложностно-семиотического мышления в диалоге с квантовой механикой"// Вопросы философии. 2022. №8. С. 77-85.

[admin]

Конечно, это не только и не столько текст, а шаманство. И колдовство истинное. Биохимия. На чрезвычайно аппетитном уровне. Том уровне, когда он становится уже недосягаемым. За-уровнем. Когда говорится - виртуоз. Без крючков практически. Без реверансов. Без мыслительных синкоп, но с магическим вовлечением. Рядоположением. В структуру скользящих и соприкасающихся предикатов, в их закамуфлированный танец, когда интеллект будоражит сам себя. И выписывает такие вязкие па, что даже ступать рядом боязно. Но можно. Откликнуться. Всем необходимым. В этом неодолимом стремление к пропасти. Потаенного. Скрытого от глаз. Так выстраивается Логика и Язык в его трудовом изыске. И так почему-то умеют исключительно французы: бежать и бежать от понимания. Они должны просто нанизываться: и чувства, и смыслы, и метафизика, и метафора, и отражение. Нанизываться, но соприкасаться. И есть аналогия. Что вне. И разве это не прекрасно. И разве это не повод. Как будто играть. Как будто дышать. Вот так - шаг за шагом. И брать аккордно. Единым - картину. Так почему расстаются с Платоном. Из-за идеи. То, что вне чувственного. "И здесь кончается искусство". Почему так трудно и так трудно. И в самой трудоемкости и есть порождение реального. В поступи в этой. Не рефлексировать. Не созидать. А лишь отражать. Из другого. Из-за границы. Возможного. А в чем тогда граница сама. Собственно. Где этот переход. И как он осуществляется внутри бытия. Его разности нет. Или есть. И есть Другое. Какими ключами тогда. Какими судьбами - это уже ясно. Деррида, Мерло-Понти. И вот теперь Бенуа. Жослен.

Бенуа Жослен - профессор Университета Париж-! Пантеон-Сорбонна "От одного чувственного к другому (к метафизическому значению чувственных восприятий). Часть I. Перевод - И.Е.Прись. Журнал "Вопросы философии", №7 2022 год.

[admin]

Питер Акройд "Диккенс" (Dickens by Peter Ackroyd). Перевод с английского А.Нестеровой, Е.Володиной, А. и М.Криггоф, М.Бент. Ответственный редактор Е.Ходова. First published in Great Britain by Sinclair-Stevenson Limited 7/8 Kendrick Mews, London SW7 3HG, England (1990). Издательство Крига. Санкт-Петербург, 2018 год.

И даже не завораживающим, разящим, окрыляющим интересом - фантастическим, всамделишным, зрячим, не вовлеченностью - затягивающей, азартной, плотной, тугой, а глубиной и точностью схватывания. Языком схватывания. Цепляния. Текстом и стилем - затягивание. Формирование глАза. Слуха. И нутра. Призывного и тонизирующего в коробке черепной. Вкусного. Аккомодацией. К фразеологии и стройности. В обращенности сознания. И мысли. В одержимости сутью. И стрелоподобного попадания. В характер. От общего - к деталям. Моментальностям. Мелочам. Жестам. Звукам. И далее. в наборе. И обратно - к континууму плазмы невыраженного. Невыражаемого. Потаенного. К неизбежности и такой нужности малого. Незаметного. В строении, в построении и оправдании. В сопричастности. В близости. В отчужденности. И шаг за шагом, и когда уже Акройд круче Диккенса. Что невозможно и возможно. Он - и с ним. И от него. И его правом. И по праву - от него. Погруженностью. И его же конституцией. Во исполнение обязанностей и правд - через века. И все тогда работает - среда и сила. Вот эти чудесные строчки про открытия в науках, в физике, когда про волны, и здесь влияние и обмен. Казалось бы. Как важно. В этом конструирование Личности. Из многого. И без остатка. Мы не умеем так. Мы так не умеем. Здесь нет восхищения - здесь скрупулезный анализ. И уникальное строительство. Надстройка. Когда больше, намного больше самого героя. В пространных связях. И в нитях связующих. Через детство. И круг вращения и возвращения. И новь отношений. Этих завязок и переплетений. И главное отзывчивость реальности в иллюзии. И наоборот. Вот этот ежедневный и рукотворный путь. К себе. И к читателю. К человеку сегодняшнему. И сегодняшними руладами. Сегодняшним самосознанием. И чтением сегодняшним. Вы посмотрите только как дышит новая библиография - по главам. Новым импульсом - как выводосодержание. Как еще одно сжатие. Пространства личности. И судьбы. И как объемно, и как напористо - как будто масштаб личности предопределяет масштаб обращенности. И ответственности. И любви нашей. Когда мы точно понимаем, что это важно. И как это достигается. Как создается. Как дышит. Эта удивительная привязанность, уважение это и поклонение. Без высоких слов, без междометий. В вечной обращенности к Маршалси. И бытие назначенного. В сознание. И целая жизнь вот так. Питер Акройд создает над-образ. Уникальный над-образ. Прочитанный и прожитый. И озвученный как будто самим Диккенсом на сцене. В глухом кабинете. При ярком свете направленных ламп. Когда все самое точное - в зрителя. И на века. Слава и сила. Гения. По праву.

На фото - Питер Акройд.

[admin]

Огюст Шуази "Всеобщая история архитектуры. От доисторической эпохи до Ренессанса" (Histoire De L'Architecture. Auguste Choisy). Перевод с французского Н.С.Курдюкова. - Москва: Издательство АСТ, 2022 год.

В облако. В хранилище. Потому что смело, когда учительствуешь. Но каждый раз новью - сложно. Безумно сложно всегда. Мучительно. Когда с чистого листа - себе и людям. И чтобы как ребенком. Даже если ты умудренный сединами дядечка, и все про всех знаешь, и язык твой, и мозг твой наполнен и контрфорсами, и тромповидными сводами, и даже аркбутанами. И хотелось бы мне увидеть сей труд в его первой редакции. Было ли там с иллюстрациями поточнее и порельефнее, и даже так - было ли там комментирование автором (стрелочки-кружочки-пояснения-сноски). Это же как энциклопедия. И как взгляд на мир. Объемный. В объеме. И для меня и для него. Юнца. Прохожего. Вот так, чтобы фундаментально. С примечаниями. С графикой - подробной. Это же история мысли. И мира история тоже. И собственной обреченности и неосведомленности в черчении. Это же так сильно - когда в разрезе. Когда сечением. И увидеть - в картах. В масштабе. Это же "застывшая музыка", разве нет. Как редактор у Баха. В темперированном клавире. С аппликатурой. И с нюансами. Она миром своим влечет. Таинством. Эта книга. Этим усердием. Этой переменой. Переменами этими. И развитием. И влияниями. И главное: этим отношением не к утилитарному, а к возвышенному. И даже к обыденному как возвышенному. Как ни странно, еще больше технологии хочется, математики, линий. Цифры. Потому что все здесь неслучайно. И особенно в истории нефов. Такую мощь сотворить. И готикой. И этой разностью, но гордостью, все-таки. За человечество. За того просто мастерового, который творил чудеса. Каменщика. Скульптора. Как-то все было значимей и ответственнее по отношению к миру. К человеку. К позиционированию. К диалогу. И с Господом тоже. И соотнесенности. С природой. А это обязано быть - жизнь как чудо. Удивляться. "Если не знаешь, что играть, играй, что ты удивлен". Да, как вот этому маленькому человечку с распахнутыми глазами. Ему только первый раз. Первый. Сейчас. И отныне - в Новь.

[admin]

Когда цеплять сознанием трудно. К сожалению. Связывать. Приручать. Когда не удается химией. И биохимией. Нейро-аккомодацией. При всей внутренней стройности. Казалось бы. И доказательностью. Обстоятельностью проповедника. Наверное. Рикер же, он настолько членораздельный, системный, что даже чрезмерно. И хорошо. И эти соотнесенности греют. И особенно трех-полярное созвучие Фрейда, герменевтики и теологии. Хотелось бы особо и крепко схватить историю Отца. Там и на уровне мифа, и обдуманной религии. А еще и веры. Что важнее всего. Когда в первоцвете Ветхого Завета. И вот так можно вслушиваться и вчитываться всю жизнь. Всю жизнь. В один текст. И там все равно очень много непонимания. Глубинного флера. Ну и что, что карусель крутится не столь изящно. И не столь изысканно. Тогда сама ткань должна отстраивать. Ее структура. Она должна вбирать в себя. Сущностью. И сутью. И особым порядком. Особой субстанцией. Какие у нее законы. Как это все работает. От сознания к сознанию. И сознанием общим. Оно движется само по себе. Оно берет и идет вместе. Единым. Это очень важный процесс. Гармонии. Это как мера у египтян. То есть вот должна выстраиваться гармония не смыслов даже, а языка. Танец. Когда мы по Хайдеггеру в Доме Бытия. И там нет диалектики. Там есть раз и отсыл. И попадание. Присутствие. И вот Daisen. Так вот в Рикере почему-то отбрасывает. Частенько. От самого себя. И собой. Отбрасывает. Или отрицает. Не впускает. И это тоже от собственной не дисциплины. Не дисциплины. От отсутствия правильного фона. От его засоренности. От другой вибрации. От вибрации вообще. Там нет стыка пазла в пазл. Склейки. Спайки. Когда точь-в-точь. Где не подвешивает, а бытийствует. Разом. Судьба.

Поль Рикер "Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике". Перевод с французского, вступительная статья и комментарий И.С.Вдовиной. Москва. Издательство "Академический проект". 2008 год.

[admin]

Петр Люкимсон "Спиноза. Разоблачение мифа". Серия биографий "Жизнь замечательных людей". Издательство "Молодая гвардия". 2018 год.

Да нет, ребята, какой Анахорет. И схимник. Если в голове, то в голове все. И физиология - в голове. И гениальность. Труда гениальность. И устремленность. В божью суть. И развенчание мифов. Для недалеких. Для объятых страхом. Путешествие в огромную вселенную интеллекта. И протяженности этой. И общей протоплазмы. Сущего. И бытия. И как это все отзывается в каждом. Но обмысливать как и мыслить - избранным. Как у Делеза. Когда вихри и дополнения. И соприкосновения. И соучастия. Особым языком и темпераментом. К проникновению. И цеплянию. Вот-сердцевины. И изгнание тоже. В Ветхий Завет. И из него. Темпом развития. И там нет образа - это точно. И гнева нет. Есть притяжение, аккомодация. Есть вот-прикосновение. И вот-обживание. Из истории и философии еврейства. И взросление из него. И признание целого. Вот как все оно. И через тебя. И твою судьбу. В туберкулезе. И когда нет даже пятидесяти. Усердно. И терпеливо. Красиво очень. Сухо. Достойно. преданно. И еще, конечно, в письмах. Откровения. С сильными. Но не стальными. Там слабость тоже есть. Но не безволие. И любовь. К должному. Барух. И Бенедикт.

[admin]

Жиль Делез "Лекции о Спинозе". 1978-1981 (Dilles Deleuze Spinoza). Перевод с французского - Борис Скуратов. Москва: "Ад Маргинем Пресс": Музей современного искусства "Гараж", 2021 год.

Здесь чутко. И даже не любовью - всем. Когда очень внутри, осязая, будто самыми подушечками пальцев. Нервами. Ощупью. Объемля. Точностью и высказанностью. Это не касается, это исповедуется. Изыскивается. Формулируется. Снится. Когда вкрадчиво и поступательно. Обмысливая и выражая. Как и у Мераба Александровича. Когда философия - поступок. Здесь и сейчас. И именно в бытии. Здесь. В философии действия. И взаимодействия. Когда открывается сиюминутно. Первый, второй и третий порядок. Сущностно. В отсутствие даже терм. И почти исчезающем и ускользающем. Стремящемся к нулю. Это как Денисов читал Баха. В новых складках. И в новом пространстве. Когда вне длительности. И вне горизонтали. Когда тоже математикой дифференцированной. Когда xd и yd. И вот эта таинственная, ускользающая, мерцающая, но уже обретенная z. Когда уже внутри атома. То есть невозвращением. Отчаянной почти пустотой, но еще нет. На пути друг к другу, и в этом изыске частей и к экстериоризации. Какая мысль танцует. И завоевывает. Обнимает. И удерживает. В радости прикосновения. Этот особый и счастливый мир обретения. Внутри вечности, не бессмертия. Пластикой ума. Скольжением. И не категоричностью, а сомнением. Флуктуацией живого. В веке Делеза. От Фуко.

[admin]

Франсуа Досс "Жиль Делез и Феликс Гваттари. Перекрестная биография". Перевод с французского Инны Кушнаревой. Под научной редакцией Михаила Маяцкого. Издательский дом "Дело". Москва, 2021 год.

Это планета другая, а не метафизика. Это неизъяснимое, но волшебное. Присутствие. Когда по касательной тебя. И насквозь. "Молекулярной войной". И волной неизведанного. Как будто выхватывая и баюкая. Как "бег в облаках". Отчего так даже не мыслилось, а так волновалось. Такой танцевальностью. И средоточием. Когда совсем о Другом. Совсем. Ускальзанием и множественностью. Ризомой (ах). И Трансверсальностью (боже). Как Вы держали бокал. И утро встречали как. Как Вы смотрели на Женщину. И на Мужчину. Как был повязан у Вас галстук. И удавалось ли плыть на лодке. В своей Вселенной. Далекой от нынешней. Как Вам грустилось. И пелось как. Неутомимые братья. Не во плоти. И даже не разумом. А окрыленностью. Почему так, а не иначе. И шагом каким. По аллеям. И почерком каким. И голосом. Почему именно так. И у Вас. И значит, дизъюнктивность (господи). Рядом ли ты. И где. Если из этой реальности стыда. И нереальности. Как сердце отзывалось. И каким был рабочий стол. И одиночество каким. Как Вы шли по улице. В булочную. И был ли свежим круассан. Тогда. В 68-ом. "Делезовский век". И если так, Мишель, то все Вами. В отзывчивости. И эти юные сегодня - от Вас. В чьих головах - сила. И в языке. В рукопожатии. Касты избранных, но кем. Или чем. Беспрецедентное издание. Беспрецедентные люди, кто это творил. Беспрецедентные жизни - о ком. И так.

[admin]

Александр Боханов "Царь Алексей Михайлович". Серия "Портреты русской истории". Издательство "Вече". Москва, 2021 год.

Предвзятости и толкования собственного хватает. Во многом. Во всем. Когда из центра понимания. И центра осуждения. И это плохо. Но. Здесь россыпь времени. И пространства. Достигнутая языком. Через язык, через произношение, через то как несу смыслы. И о чем. Проникновение в метафизику земли. О том, о чем молчится. Красноречиво очень. И заботливо. С той степенью заботы, когда ответственно. Свежесть в этом есть. И чистота. И главное - праведная суровость. И холод - в храмах. Вот про истинную веру. Про ее природу. И честность. Когда не темнота в этом, не угрюмость незнания и невежества, а поглощение праведностью. И нравственностью. И благоответственностью. Здесь рукотворность веры. И отношения к неправедникам. И наказание. И вот еще что - театрализованность наказания. Это не отсюда, но важно. Монашество. Это особый мир. И нельзя сказать, что он требует модернизации. То есть есть то, что нельзя провозгласить архаичным или древним. Это состояние качества. Это внутренняя потребность. И внутреннее судилище. Тишайший. Это же очень важно. И родитель Петра - спорная последняя часть. Как антитеза? Сын-отец. И история Византии. И Третий Рим. И еще раз про тождество. И актуальность. И своевременность. То, что так востребовано - Там. И осязаемы Лики. И иконографика. Как образ божий. И его реализация. Воплощение. И не равнодушие. Жаль, что порой в ненависти. Ее не должно быть вовсе. Она не к месту. Когда о людях. И о божьем.

[admin]

Дэн Джонс (Dan Jones) "Плантагенеты. Короли и королевы, создавшие Англию" (The Kings Who Made England). Перевод с английского - Галина Бородина. Научный редактор - Николай Сайнаков, канд. ист. наук. Редактор - Любовь Сумм. Издательство "Альпина нон-фикшн". Москва, 2021 год.

Когда мерной поступью. И незамутненной мыслью. С любовью к прошлому. И с ненавистью к предателям. Когда коленопреклоненно - к святым. И с уважением - к врагам. Когда о чистых помыслах. И трусливых душенках. Когда власть и земля. Когда жадность и сила. Когда мудрость и вожделение. Пророчество и безразличие. Как много в повествовании всем пристального. Неторопливого. Въедливого. Как трудоносен сей путь. Погружаясь в подлинность. В устремленности к истине. И насколько кратки пристанища. Как будто с обязанностью и с честью. С ношей почетной на устах. Как будто вымаливая и молясь. Долго и величественно. Горделиво и беззастенчиво. Идет и идет Автор, со страной как с ребенком. С островом как святыней. В покаянном и завоеванном. В рассудительном и дерзком. В неизъяснимом и в непредсказуемом. Степенным движением. Послушания. И неприятия. Восторга. И стыда. Без чрезмерного трепета и пиетета, в горделивой рассудительности. И в предвосхитительном мареве языка. Его нестесненного дрейфа. В лаконичности и изобретательности. С правильным углом по отношению к противоречивым и непримиримым ветрам. С расправленными плечами. С высоко поднятой головой. С прямым взором. С натянутым луком. И отточенными стрелами. С безупречным стилем обращенности. В читателя. В собеседника. В душу растущую. В будущность. В настоящность.

[admin]

Карл Зигмунд "Точное мышление в безумные времена. Венский кружок и крестовый поход за основаниями науки". Karl Sigmund Exact Thinking In Demented Times. The Vienna Circle And The Epic Quest For The Foundations Of Science. Перевод с английского Анастасии Бродоцкой. Издательство "АСТ". Библиотека фонда "Траектория". М.: Corpus. 2021 год.

Их нет уже. Тех, кто думал ни о чем. Так думал ни о чем. Так истово и непревзойденно думал. Так как не думает большинство. Подавляющее большинство. Почти все. Так как думали только они. И молчали только так они. Они формулировали - о чем молчат. Во времена, которые не выбирают. И которые как ад. Когда кинематографически: идущие в непогоду и в страх. В кромешный страх. В ужас. Когда лиц нет. Спрятаны. Стерты. Вытоптаны. И когда рушится все. Мироздание. Правило. Распорядок. И здесь, и сейчас - может, в последний. Но по пути к свету. К детству. К игре. И к счастью, Шлиц. К счастью. Когда математикой - смыслы. Науку обмысливанием. Запредельного непонимания. И когда так - против метафизики. Метафизикой бытия. К своим звездам - осязаемым. И опытным путем. Рукоположенным. Сколько могущества - в языке. И в поисках выраженности. Что это за глаза - в кафе. И на кафедре. Что это за воздух такой. Внутри. И что там за сигареты. И сны там какие. Ветра. И как прорывается отчаяние. И руки - что. Пальцы. В кабинетах. И просто - с блокнотом. С листом бумаги. Очкарики мои. Незащищенные поэты. Сироты мои. Мои чудесные евреи. Как вожделелось Вам. И как не слушалось Ваше тело. В усердии Вашем. Бредущие по пустынным улицам. Схимники. Головорезы. Мои гении. Как падалось Вам и как не поднималось. И не сдавалось все равно - как. С думой как с молитвой. С молитвой как с формулой. С аксиомой. Недоказанной. Как правильно, что Вы были. Лабиринтовые. Потусторонние. Чтобы мыслью уйти и не вернуться. Забыться мыслью. Вознестись. Опрокинуться. Этот мир был придуман ради Вас. Тех, кто вытанцовывал философский вальс. Без разрешения. Без доминанты. Сознанием. Честью. Дети мои. Сущие дети. Неизбежные и трогательные. Те, кто про любовь знал почти все. Или, все-таки, все. Кто так умел любить. Головой.

[admin]

Николай Иванович Павленко "Петр I". Жизнь замечательных людей. Серия биографий. Издательство "Молодая гвардия". Москва, 2020 год.

Трудись и молись. Молись и трудись. Во имя грядущего. Как матрос, столяр, строитель. Как зубной врач. Неустанным трудом. Над указами и текстами. И в бой вместе с солдатами. В самую гущу. И в самое пекло. Энергией и волей нечеловеческой. С этой одержимостью. Отвагой. Непримиримостью. Во имя государства, не личного блага. И не личного комфорта. И уж тем более, не личного обогащения. Конечно, это уникальная личность и уникальная школа личности. Когда так беззаветно. И бескорыстно. С открытым забралом. И так беспощадно с врагами. Но и с таким достоинством. И в печатном деле. Над книгами. Над образованием. Вот так впрягаясь. Неистово. Без остатка. И в кураже. В дружеском кутеже. Чтобы поднять на дыбы. Неукротимо. С воодушевлением нового. Когда вести за собой. Пламенно. И расчетливо тоже. Чтобы пройти самому, чтобы вести других. Познать. Испытать. Выпытать. Научиться. Усвоить. Превзойти. Со стихией шторма. Овладевая ветром и стихией. Человеческой судьбой и судьбой государства. В таком мощном стоянии. И противостоянии тоже. Когда не прощая ошибок - ни себе, ни другим. Вот когда настоящность. Неукротимой природы. Вихрем. С новым городом. В новь. Без выбора средств. Без жалости. Без рефлексии. Когда все подчинено цели. И победе.

Искусный портрет. Отменного мастера. И ученого. Скрупулезная работа. Педантичная, выверенная, дотошная. Это Николай Иванович Павленко, за что и славим!)

[admin]

Игорь Владимирович Курукин "Анна Леопольдовна". Серия биографий "Жизнь замечательных людей". Издательство "Молодая гвардия". Москва, 2012 год.

Изумительно, когда время дышит через текст. Через слово. И через интонацию. Дыхание. Певучесть. И как вы говорите - "интервальность"?) Не знаю, надо ли ставить точки (так категорично) или подчеркивать согласные в конце строки ером (настойчивым)... не знаю, но победное обретение подлинности в цитировании документов и писем - это чудо. Это совсем по-другому. Пусть через призму. Через туман. Через дым. Но не через субъектность. Самость. Надуманность. Целепологание. И не надо толковать, переводить не надо. Пусть дышит словом изъяснение. Другими мозгами. Другим сознанием. Обитанием другим. И когда за текстом и внутри - фантазия. Распакованная фантазийность. Что строит слово за словом другим, какую вещность. И отношения какие. Если ученый истинный, то это факт-деталь. Из нее уже взращивается мир и бытие. Как выстроилась и распорядилась судьба - пить вино в Холмогорах. В тюрьме по сути. С прислугой и все же воздухом живым. Но быть оторванной от сына. Уже даже и не важно, что коронованного. Получается, если силой не защитил собственную власть, не уничтожил возможных претендентов, то в бездну. В пропасть. В России получается так. Без вариантов. Здесь, правда, бездна была все же с легкой подстилочкой. То есть не совсем в камни. Мордой. От сестренки.

[admin]

Курукин И.М. "Анна Иоанновна". Серия "Жизнь замечательных людей". Москва, Издательство "Молодая гвардия". 2014 год.

Игорь Владимирович, действительно, доктор исторических наук. Доктор истории. По призванию. И по усидчивости. Это же истинная история, когда через документ. Когда через фактологию, от которой и рождается образ. И от еще языка - как здорово, что здесь цитируется истинная речь. Подлинная. В этой подлинности и есть сила главная. В доказательной скрупулезности. О том, что самодержавие всегда будет истово защищать и охранять себя. И нападать первым. И жестким и жестоким будет всегда. К своим недругам. И оппонентам. Здесь все передается из рук в руки. Из века в век. Но балетное училище - это надо уметь создать. Это уже талантливо. Как и кадетский корпус. Как исследование и завоевание Севера. И строительство заводов и мануфактур. Методы только. Вопрос метода. С Волынским вот зачем так. Когда невиновен. Доказательно невиновен. Это вот 18 век. Совсем-совсем недавно, но свирепость эта до сих пор. И забота при этом. Как вот раскрывается среда. Есть устремленность вперед, а есть всегдашнее и упрямое, и свинцовое нежелание. Что влекло умы и занимало. Как это выражалось в отношении. И как, например, Бирон смотрел на своих лошадей. И эта любовь к помпезности. И во же время неутомимый труд государыни. Ежедневный. И реальные заботы о государстве и о людях. Изъяснимое даже милосердие порой. И эта сопряженность царственных особ и внешняя политика. И как работали альянсы и мезальянсы. Пощупать время. Вдохнуть его. Осязать. И рождается уважение, потому что очень любя к предмету. Без неугомонности собственных оценок. Собственных рукоположений. И нотаций с указкой. Конечно, хочется большего объема. Конечно, хочется стиля. Стиля хочется всегда. Но уже и этот результат заслуживает поклона. Не подобострастного, но благодарного. Чтобы вот так вдруг открылась картинка, и движение - навстречу. Предков. Не кукольных - живых, страдающих и смелых. Смеющихся. Трусливых. Преданных и влюбленных. Категоричных и ненавидящих. В ритмах и скоростях. В снах своих и грезах. В красоте женских губ. В детском гомоне. Здравствуй, вчера.

[admin]

Соротокина Нина Матвеевна "Императрица Елизавета Петровна. Ее недруги и фавориты". Научно-популярное издание "Тайны российской империи". Издательство "Вече". Москва, 2010.

Из полного надо. Когда есть центр притяжения. И орбиты. Есть вот эта обусловленность целым. И тогда можно все, что угодно. В любую сторону. И с любой скоростью. То есть, мы должны знать изнутри. Чувствование. Осязание. И это важное и жизненно-необходимое. Возможно, предтеча формы. И тогда нет случайного. Все тогда значительно. И присуще. Чтобы быть внутри. Это может быть, а может и не быть. Но все тогда из некоего субъета, и не обязательно об объекте. Так вот удается Эйдельману. Так написана эта серия интеллектуальной литературы. Когда есть уже вот-представление. И дальше только вариации. Но ты уже его ухватил, ты его держишь и не отпускаешь. В "образе", так у актеров. В характере. И тогда дальше его поступь и его дыхание. И нюансировка. Детализация. Наполнение картины. Прорировка. Но в нас уже суть. Уже вот-стояние. Накрепко. То есть, в этом есть, конечно, некое сумасшествие. Потому что "другое". Но оно есть. Оно движется. Эта плазма, с присущими только ей качествами. Путь к ней, к постижению ее, захвату и обретению - это у каждого по-разному. Но без результата - никак.

[admin]

Валишевский К. "Дочь Петра Великого. Елизавета I, императрица Всероссийская. - М.: Книжный Клуб Книговек, 2018. Разработка оформления серии художника И.Марева.

С читателем и зрителем надо разговаривать каждый раз впервые. И каждый раз как с ребенком. Своенравным и неусидчивым. Как вот это самое главное сделать - вовлечь. Чем. Здесь частенько - да. Но мы тонем в сонмище имен и событий, где каждый раз я должен вспоминать. А меня надо купать в разъяснении. Хочу больше этого. И больше сносок. И примечаний. Чтобы любая деталь схватила. И не отпускала. Как тогда про расстояния у Эйдельмана. Попробовать вести эту линию пером. Чтобы вот характер проявлялся. И где он будет - в подходе, детали, фоне - невесть. Как вот это соотносится в поколениях - зов крови. И что формирует характер. Время ощутить. На вкус. Чтобы прямым попаданием. Чувствуется стремление к правде. И объективности. А истории не получается - через автора. Здесь должна быть какая-то очень большая влюбленность в предмет. Не просто написать. Не просто изучить. А очень быть внутри. Чтобы ощутить всю прелеть. Ее. Как в руках Шубина или еже с ними. Вот про набожность - это же прекрасно. Когда пешком к богомольным местам. Переночевать вернуться на лошадях, а потом снова к этому месту, где остановились. Вот так скрупулезно. Как в истории с дипломатией. Вот здесь, пожалуй, самая вязкая лава у нас. Очень интересные замесы. Хоть и приходится опять быть очень внимательным к обилию имен и персоналий. Действенная дипломатия, что не изменилось. Так представляется. Когда послы - это инструменты политики, а не представители. Вот это самое интересное наблюдение о веке 18-ом. И об этой Семилетней войне, и о Фридрихе, и о Канте. Как все рядом. И как все кружится. Вокруг главного. Здесь это Она. Героиня.

[admin]

Манфред Кюн "Кант. Биография" (Manfred Kuehn Kant A Biography). Перевод с английского Анны Васильевой. Под научной редакцией Кирилла Чепурина. Издательский дом "Дело". Российская академия народного хозйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации". Москва, 2021 год.

Не стяжатель, но человек умеющий считать деньги. И собственный дом, там, где ежедневные обеды. Для друзей. И единомышленников. Но не слова о деле. С обязательным вином. Как это - в коричневом пальто. Светлом. На прогулках. Ежедневных. Франт и любитель вечерних трапез. С хорошими людьми. Статусными. Высокими. И вот эта сложная манера лекционная, но с обязательным вниманием студентов. В Университете 18-го века. Когда уже залпом французская революция. И постуть Просвящения. И есть преданность, и есть неизменность. И даже в угасании. Как трудно осязать уже не осязаемое. Уходящий разум, где разум сильнее веры. Его не противостояние, но содержание. В неизменном труде. С подъемом в 5 часов утра. И с обласканной трубкой. И как это записывать гению, чтобы не забыть всего лишь шаг. И уже не поступь. И когда в коляске. С сестрой за спиной. И гул колоколов. Что такое - его могила в Кенигсберге. И как он себя чувствует сегодня в Калининграде. Человек, думающий о необходимости общности. И общего. О морали. О том, что априори. И в чем тогда воление человека. Человека мыслящего. И очень сложно мыслящего. И неустанно мыслящего. Человека всемирного. В максимах. И одного. Все равно одного. И это есть предназначенность, или, все-таки, неустроенность. Когда без руки дочери. Возможной. Или сына. Какое в-жизни-необходимое "Дело" - у Вас. Милые Дамы и славные Господа. С какой любовью. И с какой выдержкой. Чтобы добиваться в издательстком мастерства такого результата. Вы - лучшие. Даже на ощупь - как отдушина. Как объятие. Как признание. Ваша Книга. Из блистательной серии "Интеллектуальная биография".

[admin]

Эрик Кандель "В поисках памяти: возникновение новой науки о человеческой психике". (Eric R. Kandel In Search Of Memory The Emergence Of a New Science Of Mind). Книжные проекты Дмитрия Зимина. Серия "Элементы". Перевод с английского канд. биологических наук Петра Петрова. Художественное оформление и макет Андрея Бондаренко. Издательство АСТ: CORPUS. Москва, 2021 год.

Именно - Литература. И сам Эрик в благодарностях говорит о необходимом и важном строе. Слога. Как это должно звучать. И как это должно пониматься. И как важно соблюсти композиционную гармонию. Вверх-вниз. Раз - уход в сложность. Невыносимую. И вновь разреженное пространство покоя. Исповедального. И внимания. Это дыхание уловить безумно трудно. Выстроить так. Проработать. Оживить. И здесь редакторы, безусловно. И здесь - специалисты. И большие умницы. Здесь вычитывается произведение. И все по направлению к читателю. К его сознанию. И здесь говорить об издателе - в первую очередь. О Дмитрии Зимине. Это и есть одержимость созидания. И это и есть ответственность. И понимание собственной назначенности. И переводчики, и весь организм издательский здесь существуют очень высоко. И прекрасно Вена у автора. Как будто всю жизнь возвращение. И всю жизнь исправление. Как жизненно-важный мотив того впечатления. И того наиважнейшего События. Раны. И тема еврейства. И все, что сопутствовало этому. Вычитывать. Скрупулезность. И дотошность. Это же тоже от ученого. К тому победоносному Стокгольму. И это важно, что венцом всего - Нобель. И осененный его именем ритуал. Почти рыцарский. Но уж точно королевский. И те кто рядом. И мир науки. И еще раз Путь. От воздуха детства до неисчислимого лабиринта нейробиологии психики. И до проблем памяти. И фонды разных болезней. И это точное восприятие личности в Америке. И общение, и созидание. Здесь другие правила сосуществования. Здесь мера. Здесь деликатность. Здесь осторожность. И свобода. И дорога к Риму (это уже от Мандельштама). И так интересно: почему иудаизм нашел пристанище именно в католицизме. Здесь - надмирность. Конечно. И неизбежная жестокость испытателя. К живому - да. Но представить эту систему. Вообразить ее. И вычислить. И доказать. И мы говорим о книге как выражении. Как об уже формулировании. И почему такая легкость - в чтении. Шаги потому что. Шаг за шагом. И в большой и невероятной сложности - жизнь вдолгую. Но поступательно. Верно. Да, пожалуй, вот так и есть - верность. Избранному. Идти, несмотря ни на что. И даже наперекор. И тогда встречаются друзья. Те, кто дышит также. Кто не разучился дышать. Кто не разочаровался в дыхании. И обстоятельства складываются. И предпосылки. Вокруг главного всегда только необходимое. И там нет лишнего. Оно отпадает. И это очень важный человеческий опыт. Прожить себя изнутри через перо. И воплотить поступательность жизни в поступательности слова. Опыт бесценный. И назидательный. Творите. Будьте пытливыми. И всегда отстаиваете свое детство. За ту обиду должны извиниться. И раскаяться. То есть, признать себя виновными. Как же интересно открылась Австрия через человека. И история нацизма. То, что удалось победить. Эрик Кандель. Браво.

[admin]

Здесь - Надежда Александровна Касавина. Какая полнозвучная и изысканная фамилия. Нежная. И потому что о существе "далекого". Устами Мераба Александровича. "На пути к себе через расскрытие в мире, и в мир через собирание себя" (!!!). Рекурсивная динамика экзистенциального становления личности - встречи с самим собой. Многоголосье разных Я. Драматургия Олби "Три высокие женщины". Стягивание опыта в единую историю. Ключевая развилка истории (М.Фриш "Биография"). Утраченный рай детства. "По крутой орбите (творчества, любви, веры) возвращается всю жизнь в поисках "потерянного рая", которого никогда не было". Разрыв между стремлениями и реальностью. Переживание собственной незавершенности (в стремлении к целостности). Неполнота безвозвратно уходящего бытия. Судьбоносные развилки ("Если бы я только мог начать сначала"). Ключевое событие. "Завязывающие акты". Неподлинность состоявшегося. "Сад расходящихся тропок". Неподлинность Dasein. Гнетущее чувство впустую прошедшего времени. Побег (Толстой). Фриш "Штиллер". Разочарование, прорвавшееся в мир в форме агрессии. Добродетель - эрзац радости. Неотклонимая вина. "Человек акме - человек, определивший свои свойства". Трансдискурсивная позиция (Фуко). Сверхавтор. Мета-история. Связь фрагментов прошлого в новом прочтении. Свой обственный читатель. Превращение времени в историю. Стягивание в одну точку. "Исторический человек - существо, удерживающее себя живым на бешеной кривой, в точке, окруженной состояниями хаоса, небытия, распада и т.д. (Мамардашвили). Метаэкзистенция. Удержание личность своей судьбы в единстве между неосуществленным и случившимся. Рекурсивная природа экзистенциального опыта. Прошлое меняет свою субстанцию (Марсель). Мебиусное пространство (скручиваемое, переворачиваесмое). Личный континуум смысла собран смыслом. Смысл меняет историю, а новая история определяет новый смысл. Согласие с множеством Я (Скручивание-сжатие-переворачивание опыта). Трансверсальное Я (синтез всех разбросанных частей истории). Единые смысловые нити. Встреча человека с собой. "Я должен сообщить моему прошлому смысл" (Мамардашвили). Прошлое не надо, человеку необходимо его получить. Как дар. Человек - долгое существо не только в отпущенном ему времени жизни, но прежде всего во времени и пути культуры. Наше назначение больше, чем отпущенная нам физическая жизнь. Мераб Александрович.

Очень интересно о чем и как мыслят молодые. Как анализируют. Вот, например, Екатерина Баранова. Аспирантка из Туринского университета. Розанов ("Пло-пло" прозвище с подачи Андрея Белого)-Достоевский. Сцепления-отталкивания между двумя мыслителями. Символ буффонады (Розанов) как "смешение наиболее отвратительных черт ущербных героев Достоевского". Моделирование своего существования от литературного героя. Розановская почти всеохватность литературных идентификаий, представленных Достоевским. Биография личная как парадигма существования, отождествленная с парадигмами существований фиктивных. Слитность с масками. Роковая предначертанность розановской судьбы (Войдя в круг беллетристики, он замкнул его на себя??). Природная "неоформленность". Как в сегодняшней субкультуре косплея (!!!). К философии через страдание. Заговаривание письмом своих страхов (у Розанова). Как физическая необходимость. Пророк-романист и наблюдатель-публицист без направляющего слова. Розановская философия "семейного гнезда" (помолиться, встать рано и работать). Оточенная интуиция Розанова. Первооткрыватель Достоевского как религиозного писателя. Отточенная интуиция Розанова. "Легенда о Великом инквизиторе". Бахтинский диалогический принцип и "демонический монологизм" Розанова. Способность Достоевского поставить себя на сторону зла (аккумулировать и опрокинуть). Тщетность такой попытки у Розанова (при очевидной слабости добра). "Зло можно постигнуть и поразить, только спустившись по всем сочленениям его проявлений в глубины отрицания". Самофагоцитоз (самоуничтожение) зла. Философия "Ничто". Завершение отрицательного в усилении отрицания. "Невозможность появления некоторых видов добра иначе, как через зло" (Розанов). И еще два эквилибриса: " В вину Достоевскому ставится отсутствие у него "срединной сферы" бытия - области каждодневной реализации, недоступной для "декаденствующих героев". И "об отсутствии "срединного элемента" как "издержки" уже правлославия в сопоставлении последнего с устойчивостью Католической церкви, в ее "заземленности" и "историчности".

И еще один важный материал (как будто другие грешат не актуальностью, но это уже личное). Это Виктор Визгин и "Слезы сильнее логики". Читать с карандашем и Альберт Васильевич Соболев. "Эпистемология персонализма". Художественный и эстетический персонализм. Обращение к человеку. Высокий дилетантизм. Предпочтительность жанра эссе. "Клочковато" и иносказательно. "Параболой гневно пробив потолок". "Высокое косноязычье тебе даруется поэт". Русские "дворянские гнезда". Музыка и философия. Евгений Трубецкой. Математика и философия (Половинкин). Русское Лейбницианство. Класс, из которого вышли герои романов Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Толстого. Александр Бенуа. Монтень и "жить кстати". Гальские и германские штандарты персонализма. Научная логика против "пара" поэтической метафорики и какой-то неуместной в мире науки музыкальности. Влияние ницшеанской "шоковой терапии". Артистизм и духовный аристократизм. "Слезы сильнее логики". Общие обезличенные правила или благоговение перед личностью.

Журнал "Вопросы философии". №11, 2020 год.

[admin]

Такой уже привычной сложносочиненной многоходовкой Пружинин приводит на этот раз наше внимание (особое) к истинной и плодотворной философии Дмитрия Иванова. Когда о Витгенштейне, Рорти и Макдауэле хитросплетением пружинной мысли и невероятной плотности. Здесь то, что мы называем внятностью сложности - по лезвию и без страховки, и без фанфаронства. Просто поступью качественного слога и погружением. Вместе с читателем. Такой истинный гумус языка - в попытке разрешения или терапии. "Исчерпывающая ясность" зыбкого. И вдруг новые "старые" имена. Это уже в материале Владимира Кантора. Не просто занимательно, а грациозно-увлекательно и актуально: Владислав Фелицианович Ходасевич и Владимир Васильевич Вейдле. "И лишь порой сквозь это тленье/ Вдруг умиленно слышу я/ В нем заключенное биенье/ Совсем иного бытия". Не чудо ли? С поэтической поступью Микеланджело "О, в этот век - преступный и постыдный". Как катастрофа человеческого бытия. Изгнанность. На обочине века. Планомерное разрушение культуры и понижение интеллектуального уровня. Как горькое повторение прошлого в настоящем. Во всегдашнем. И там - такое скудное размером в су. Неприкаянность. Не ищущие карьеры и преуспеяния. И такой важный Коржавин: "Были болью России/ О закате Европы". Когда против практической выгоды. Ленинское разрушение и истребление. Главное свойство ума Ленина по Ходачевичу: "Необычайная сила, с которой он умел все трехмерное сводить к двум измерениям" (Паровой молот). "Упрямых вышлем, а мертвых купим" (Каменев). "Пафос погрома", а это уже про Маяковского. И формалистов, кто был с революцией. Интересен вывод Вейдле: " Искусство может спастись лишь в том случае, если сумеет восстановить свою связь с религией" (!) А вот уже Вейдле о книге Ходасевича: Надо бы запретить пишущим о начале века писать, не зная этой книги "Ходачевича" (Некрополь). Вот зазвучало слово совестливость. Редкое ныне. И еще устами Набокова про Ходасевича: "Крупнейший поэт нашего времени, литературный потомок Пушкина по тютчевской линии". И еще важно найти биографию Владислава Фелициановича Ирины Муравьевой. Человек, любивший русскую гибель. "Кроме вас, никто обо мне не вспомнил". Мученики.

Журнал "Вопросы философии". №10, 2020 год.

[admin]

Миллионы - не Зонтаг. У миллиардов - только реальность. И абсолютное отсутствие метафоры. Но каждый хочет "интерпретации". Каждый. И каждый - биографии. Сокровенной. Или хотя бы минимум понимания. Мизер. Чтобы вот так тактильно вбирала книга о судьбе. И о боли. И о страхах. И о ежечасном труде преодоления. Чтобы сами страницы типографские были кровеносными. И согревающая, обнимающая обложка. У подавляющего большинства нет сил и воли создать себя. И мир. И просто урок - идти. Переполнять реальность собой. Пусть придуманной и сочиненной. Но вдохновенно и пламенно. И пусть письмом, это, может быть, единственное, что не разрушает. При разрушении себя. Когда буквы - в строчки, а фраза - в дыхание. Когда перизбыточность наслаждением. От возможности быть талантливым. В других. Это же надо понять - про Энни, например. Почему такая отчаянная необходимость быть рядом. И одаривать. Или этот спектакль в Сараево. Но она сама не ждала. В противостоянии себе самой. Что эта жизнь как не стыд. И не как любовь. Сколько дано или сколько отвоевываешь. И дикая невозможность одиночества. И Бродского - в последние минуты. Рядом с матерью. Конечно, каждый мечтает не раскаяться, а оправдаться. Вот в такой безаппеляционной исповеди. Когда на алтарь - все. И из всех закоулков. Но как же иначе человек? Без Откровения. Хоть одному, пусть не миллионам. Шепотом. а здесь - в крик. И Мозер здесь священнодействует. Просто на отмашь. Реальностью. Все как было. И даже как снилось. В этом вызове и в этой прямоте - самый смысл. И самый гумус. Когда без утайки. И все, что заслонялось и переживалось словом, кровоточит в судьбе. И заслуженно возносится. В высоту, которая лишь для Избранных. Самими собой. Как жгут обязательства. Перед небом. В стоянии и в противостоянии. Когда себе самой - по щекам. Через других. И Энни. Только ты совершила поступок, не совершенный другими, - ты просто легла и обняла. Не придумав. Головой. Сделала то, о чем ей грезилось всю жизнь. Просто обняла. Как лоном. Той, что так и не смогла.

Бенжамин Мозер "Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века" Перевод с английского А.Андреева. Бомбора ТМ. Издательство "ЭКСМО". Москва, 2020.

[admin]

Так по-левацки, в академическом журнале, претендующем на фундаментальность и доказательность высказывания, про "печально знаменитую коллаборационисткую речь, произнесенную Б.Н.Ельциным", про "руководителей, отчаянно жаждавшие западных советов", про историчекую антипатию к России и о том, что русофобия "приобретает глобальный характер". Смешно, господа Гуторов и Ширинянц. И грустно за издание. Когда непримиримость. И провокационность. И отчаянная слабость тех, кто так и не научился жить цивилизованно. А Вы, Борис Николаевич, по-прежнему и всегда - великодушный великан среди завистливых пигмеев. Но они так - вслед и в спину... Но другим темпом и совсем другой формацией - Иванов, Нехамкин и Полякова. Уже в самом названии "Мифологизирующая сила повседневности" - сила. И устремленность. Когда мысль начинает цеплять и бередить. "Огромный, находящийся в неустанном движении мир уже существует отдельно от нее и что перемены эти только начинаются". Вот так философией и вдруг-разворотом. Но Мерзляков - еще с более хулиганским посылом. Этот кандидат философских наук (и уже Сергей Сергеевич) - об афантазии. О потере внутренней образности. Неужели внутри идеологической обертки - взрыв? О мысленных образах. Прекрасно, Сережа, о пропозииональном знании, "которое не имеет пространственного измерения". Альтернативная стратегия "слепого воображения". Нет сенсорного, тактильного, вкусового опыта - каково?) Коммуникативная игра. Языковые конструкты. "мыслю идеями, а не образами". Это, кстати, о возможной работе актера без внутренних образов. Без воображения. Кардинальное различине субъективных переживаний людей. К бессознательному (!). И еще огромный плюс Кате Вростриковой - там, где исследуется язык, - новь. Природа категориальной ошибки. Логика и грамматическая корректность. Плотно и очень продуктивно. И если найду в какой статье. Пожалуй, сама важная и острая мысль: не о борьбе за выживание, а о необходимом равновесии и балансе разных групп, даже тех, что кажутся непримиримыми. Это к самому началу. Поликонтекстуальность - прекрасный термин. и посыл. "Провижинальное пространство". Когнитивное, а не нормативное отношение. Готовность к разочарованиям (!!!) Вариативность и контингентность утверждений науки (когнитивные ожидания).

Журнал "Вопросы философии". №9 2020 год.

[admin]

Мандельштам, Осип Эмильевич (1891-1938). Полное собрание сочинений и писем: В трех томах. Том второй. Проза. Составитель А.Г.Мец. М.: Прогресс-Плеяда, 2010.

Как Сальери. И с высоко поднятой головой. Высшего математика поэзии. Но для этого титанический труд. Образовательный, прежде всего. И превыше всего. И когда Данте с подлинником. И звучание в Петрарке и Боккаччо. Когда поступью Академического знания. И когда философия - наукой. Другим языком. И другим сознанием. Когда в бездну. И фундаментом Эллады. Только так, когда всем миром - в слово. И поэтому мета-звучание. И мета-сознанием. Чтобы быть стойким и интегрально непонятным. И только избранными. Уникальный пример энциклопедического мышления. И со-отношения. Со-играния. Со-наития. И фантазирования. И такая детскость. С протянутой рукой. И пытки. И больной по мосту. Только за гибель Осипа - проклятие. Тем, кто не встал на колени. Кто не наказан. За сшедшего с ума. За обреченного. И только строки Нади. Как распятие. За голос и обретение мира. За дикую боль. За смыслы. Как чайка на титульном. С призывным криком. Возвысившегося. И покинутого. За то, что думалось. За напряжение. За исключительность. И еще там - Бергсоном. В других измерениях. Нового века. Вселенских тайн. И откровений. Когда не спится. Когда не засыпается. И болит. И кровоточит. Голосом хрупкости. И застенчивости. За позвонки еврейского. Из древней лавы. Жизнесложения. За то, что пелось. И не прощалось. За то, что убиенный. Вина нам всем. Страшная.

[admin]

Питер Акройд "История Англии. Тюдоры: От Генриха VIII до Елизаветы I" (Peter Ackroyd THE HISTORY OF ENGLAND. Volume II. Tudors). Перевод с английского Инны Черненко. М. : КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2020.

Если бы не чума. Ах, если бы не чума. И будет ли продолжение. Всего. Сущего. Что кушаешь там, Питер. Чем дышишь. И как. И кому достанутся твои книги. Наши книги. О самом заветном. О пережитом. О том, что снится. И не отпускает. Дрожь в стременах перед боем. И первый оттиск. Как тебе, Питер. Перед этим утром пространства. Когда еще есть силы. Когда еще ждут герои. Даже если уже ничего не будет, останется ее взгляд. И характер. И твоя преданность. И сила твоей преданности, Питер. Когда хочется обняться и не отпускать. И не об истории вовсе. О любви. О чрезмерности и тишине. Когда только гул. И только тревога. И уже не страшно, Питер. Потому что имя твое уже как вечность. Как тот самый шпиль, что сердится на Небо. Ты останешься одним из лучших, потому что человек с веером. И от себя сегодняшнего - во все пределы. И даже не пределы. В беспредельность. Как много и как мало Вас. Когда чудится провидение. И как мыслью по листу. Не уснувший человек. И не погибший. Без даже тени подлости. И ротозейства. Когда дотошностью и вдохновением. И раскаянием. Он и через века будет. Пытливый, но добрый. Слогом не тщеславный, а ранимый. В горсти мироздание. И тепло домашего очага. Когда веселая Англия. Даже от собственной жестокости. И от собственного небытия. Когда в каждом звуке предостережение, но не отчаяние. Когда верность и ответственность. Когда просто плачется. Об ушедшем. О мире ушедшем. И уходящем. Когда ничего уже не можешь сделать, но стоишь. Во что бы-то не стало. Стоишь. До конца. Не лживого.

[admin]

Питер Акройд "История Англии. Основание От самых начал до эпохи Тюдоров" (Peter Ackroyd THE HISTORY OF ENGLAND Volume I. Foundation). Перевод с английского Виктории Краснянской. Издательство "КоЛибри, Азбука-Аттикус". Москва, 2020 год

Может, Генриху, набожному королю, и есть в памяти самый главный памятник - Кембридж. И тот, кто поддерживал вот эту традицию и эту неизменность, возможно и есть истинный капитул? Как Акройд с его содержательным отношением к истории - не развитие, а приручение хаоса. И национальный характер, сформированный тогда еще - в неолите. И пути. Возможные пути. И пересечение судеб. И вот эта неисправимая жестокость. Листаешь не знакомое, а знаковое, например, в приправах и цвете еды. И каким был земляной пол с сеном. И как сеяли пшеницу норманны. И как обагряли руки в желудках лошадей. Свыше 300-от наименований в библиографии, чтобы намыть крупинки золотой признательности. И золотой любви. Мы помним его еще по "Лондону", как это все изумительно произростало в деталях. Когда про королей и битвы уже в тысячный раз, и вдруг про носовые платки. Или в какой последовательности несут мечи на коронации. И про печатный станок. Не знаю, можно ли сравнить Акройда с Эйдельманом, правомочно ли, но есть подспудно огромная увлеченность деталью, за которой распаковываются смыслы. И настоящность распаковывается. Вот сейчас. Здесь. Без пыли. И без идеологем. Просто вот такая жизнь. И такие вот строки из писем. И такое вот количество денег. И чеканка на монете. И длина в руку короля. Мы изучаем как неизвестное, а оно вот на ладони. И вот совсем нынешнее. У Акройда внятный язык. Он не то что популярный, хотя есть желание быть понятным, он из знания. Вот когда можно руками пощупать. И даже про захоронение Ричарда в Лестере. Конечно, это просветительская работа. И очень верная. И ясная работа. Как рост у Павла тогда в общении с Третьяковым. Это почему-то не с чужих слов всегда. Человек просто становится очевидцем. Вот он здесь свидетель того, что было много столетий назад. Потому что эта история происходит сейчас. И он внутри ее. "КоЛибри", "Азбуке-Аттикус" отдельное спасибо за Акройда. Особенно в этот совсем особый год. И Виктории, что сохранила язык. Он какой прямой и очень важный в своей прямоте - от сердца к сердцу. И еще Акройд написал биографию Шекспира. Сознанием живущего среди. И там. И очень здесь. Очень.

[admin]

Когда совсем с другой планеты, как быть. Когда сознание только цепляет сложность, и очевиден прецедент происходящего. Как совсем стороннего, но захватывающего. Без уже почти понимания. Чуть только зазор схватывания самого факта говорения. Как неизвестный язык. Вот человек так продуктивно ушел в неизвестное уже заграничное состояние. И там по-другому слагается воздух. Совсем по-другому. И дышится не легкими. Как мне быть тогда?! Если не пускает, но это существует. И есть там внутри связывание. И постулирование. И категориальный аппарат. Такой, что невдомек. И тогда как быть. Как жить тогда. Когда с уже пройденым, есть узнавание. А когда неизведанная тропа. И даже не по краю обрыва, а уже в обрыв. И это же совсем иная эпистемология. Иного строения организма и его связи с внешним. Там качество мозга другое, вот что страшно, но дико маняще. Ты просто выделяешь, что вот это такое абсолютно особенное, и не знаешь как обращаться. Нет точек соприкосновения. И мозг отказывается принимать. Вот если Джойса не удалось даже перевести. Это из этого же ряда. Тогда можно и нужно ли искать метаязык, чтобы две системы сошлись, соотнеслись. И насколько сложностности вообще необходимо понимание. Вот этот скрученный мозг Шнитке, он же тоже отзывает совсем другое. Там репетируется иное мыслие. И ткань. И сущностно. Там иные крючочки. И нет соприкосновения с этой реальностью. Если сознание уже на этом уровне. И это тоже часть аффордансов (господи) и социотехнического ладшафта. Когда система дышит без понимания. Своими рисками. А если уж совсем... какие же вы молодцы, что учили латынь. И читали Авиценну. В подлиннике. Это было так не с нами. И так не про нас. Небожители.

Аршинов В.И., Буданов В.Г. "Социотехнические ландшафты в оптике семиотически-цифровой сложности". Журнал "Вопросы философии". 2020. №8. С. 106-116.

[admin]

Карен Армстронг "Иерусалим. Один город, три религии" (Karen Armstrong Jerusalem One City, Three Faiths). 4-ое издание. Переводчик Елена Лалаян. Редактор Мария Суханова. Издательство "Альпина нон-фикшн". Москва, 2020 год

"Я думаю об утре вашей славы". Думаю о дне сегодняшнем. И о тебе, Карен. Когда бьется сердце так неравнодушно, тогда получается жизнь. И обмысливание мира. И несправедливости. И так приходит правда. Вашими устами. После такого титанического Труда. И такого призыва к миру. К возможности сосуществования. Только так - через боль и через осмысление. Как это важно - "не случайная археология". И не специальная археология. Жизни и духа. И вот то возвращение христианства при Константине. И чудовищные крестоносцы. И милосердие мусульман. И такая непримиримая жестокость евреев. "Как странно все бывает на земле/ Я прошлое теперь свое читаю/ Как старую потрепанную книгу/ И дочитав до нынешнего дня,/ Опять к былому мыслью возвращаюсь". Как же здесь без муэдзинов. В Старом городе. И без Аль-Аксы. "Не надо людям с людьми на земле бороться/ Cмотрите вечер, смотрите уж скоро ночь/ О чем, поэты, любовники и полководцы..." Какое удивительное, предзакатное полотно. И как много крови. В трех религиях. От одного Авраама. Ког Бог единосущен. И един. Сколько ненависти. И непримиримости. В самих объятиях любви. Какое счастье, когда объективно. И пошажно. И просто сердцем желая добра. Земле и человеку. Когда многое объясняет. Когда такая материнская забота. Смыслами, вопиющими. И тишины много. Когда хочется обняться. Не в одних же мечах. Были же и рассветы, когда не отнималось, а одаривалось. Человек-герой, если ему не все равно. И если он не ради себя, а ради справедливости. Вот этот суд он настигает, и даже много веков спустя. Славу не нарисуешь. Ее не заарканишь. Не приручишь. Она - либо приснится, либо никогда не заснет. В гуле этого города. Невероятного. Единственного такого. Еще многое изменится. И многое перевернется. На пути к истине. К правде.

[admin]

В.М. Аллахвердов "Тернистый путь к сознанию" (Ответ на "критический разбор" Д.И.Дубровского). Журнал "Вопросы философии". №7 2020 год.

"Мозг, который изучает внешний мир. И мозг, который изучает сам себя". Независимые или зависимые способы познания. Кант, Берштейн, Джеймс, Клирманс. Главный материал номера. Пусть будет так. И даже при мнении субъективном. И вовсе не компетентном. Но проблема и выраженность сознания - счастливое мучение и поиски многих. От начала, если оно было таковым. Думать о том, что думается во мне. И как воспринимается. И как знается. И вот, о, чудесный разворот - "как материя мозга производит субъективное явление". И что это за процессы. И способны ли мы их постигнуть. То, что ни на что не похоже. Когда во мне мир. Или сколько его. И где он хранится. И как и почему вдруг выявляется. И являет. И что это за формы явления. И какова взаимосвязь когнитивного и психического. И как чувственность во всем этом. И почему вдруг она возможна, а почему вдруг нет. И как мы ее провоцируем. Как это все взаимосвязано. И что влияет. И что важнее. Сама тема - глубинные процессы размышлений. И как душа и дух - в этом. Природа бессознательного. Когда человек и ученый говорит "не знаю", это уже очень много. Когда он в Пути. И каждый раз заново. Кто понимает важность думания. И того, когда думание не происходит, но поток не останавливается. Информационный, в том числе. И что отбирает мозг, а что хранит. За языком - стиль. За стилем - индивидуальность. И почерк уже другой, свой, а не печатный. И насколько нас изменила машина. Открытость сознания. Да, когда как дети. А может быть, подключение к информаионному потоку. И потоку тайны. Нейросети. Как автор созидает, так он и живет. Здесь живет богаче чем оппонент. И даже не важно живет ли вернее по сути. По танцу мысли живет интереснее. Плодотворнее. Изысканнее. Философия - это тоже танец. И в нем свои кружева. Распахнутость. И капканы. Пользуйтесь. Эвристическим, творческим мышлением. Мышлением вопрошания."С благожелательным замыслом". На этот раз доктора психологических наук, профессора Санкт-Петербургского государственного университета, Почетного президента Санкт-Петербургского психологического общества. И его очень эмоционального оппонента.

[admin]

Карен Армсмтронг "История Бога. 4000 лет исканий в иудаизме, христианстве и исламе" (A History of God The 4000-Years Quest of Iudaism, Christianity and Islam by Karen Armstrong). Перевод с английского - К.Семенов. Руководитель проекта - И.Серегина. Корректоры - В.Муратханов, О.Ильинская). Художественное оформление и макет - Ю.Буга. ООО "Альпина нон-фикшн".

Где-то есть есть эта тишь кабинетов. И встречаемый рассвет. И невероятная чистота. Сердца и помысла. Вот такая бывает ответственность, чтобы жить. Чтобы плавить внутри себя металл мысли. Собирать воедино. Немыслимое. Бестселлер - не потому, что так много покупают, а потому что так много читают. Вот есть потребность в этом кристальном понимании. И осознании. И даже того, что осознанию не подлежит - про мальчика в Освенциме. На виселице. "Так где же Бог". И все так рифмуется с нынешним. И неминуемым. Как в Белоруси. И к этому даже трдно подступиться. А чтобы объять. Но это и правда гениально. И Армстронг - гений. И нет в этом сомнения. Потому что в этом очень много чуда человеческого, а значит - пытливости. Напряжения и стояния. И радости очень много. Внутренней. Радости труда. Потому что поступательно и грандиозно. По охвату материала. И по Именам. Это они двигали мир. И двигают до сих пор. Кому не спалось и не спиться. Кто будит. И кому страдается. Кому думается вместе с Ним. И созидается. И совсем не важно уже как он зовется. Они всегда будут впереди. И всегда особо, потому что совсем не о сиюминутном. И совсем не о здешнем. Это сущее или Ничто, действительно, в паузе. И в Откровении. И в самые трудные минуты жизни, а может быть, и в самые счастливые. Не брошенность - это тоже очень важно. Не одинокость. Знать, что Он отвечает внутри тебя. Или на Небе. Кого не боятся, а кого благоволят. И просят. И не боятся слабости. А просто верят. Это очень не мало. Если веришь. И пусть эта Вера будет у каждого. И у каждого своя. Жыве.

[admin]

Натан Эйдельман "Твой девятнадцатый век". Москва, Издательство "Вагриус". 2006 год.

Вот все рядом. Осязаемо. Здесь. Скрип. Дыхание. Взгляд. Никто не пишет так вкрадчиво. Так пронзительно. И если о прошлом, то только так. В этом есть невероятный трепет открытия. И уважения. Здесь такое прикосновение. Без насилия. Как можно так ощущать. И так делиться. И еще, конечно, это от огромной любви. Она, эта любовь - какая-то особенная. Не пьедестальная. Не вожделенная. Не насильственная. А целомудренная. Чистоты здесь много. Настоящности. Простоты. Преданности. Не стерильности, нет. Целомудренности. Когда о самом трагичном и даже грязном - светло. В белой рубашке. С воротничком. Накрахмаленным. Здесь само нутро столь же Честь как и Герой. И жизнь как служение. Знаете, Натан Яковлевич, это же не просто спасибо. Потому что из Ваших рук - пить. Чистыми руками. И помыслами. И молитвой. И благодарным прощением. Это и есть Евангелие от времени. Или от отсутствия истории. Как все прямо в глаза. Вот здесь - напротив. И на твой собственный суд. И на выбор - твой собственный. С этими ребятыми - рядом. Как из Ахматовой "звонкий голос". Это было. Было это незабываемое прошлое. Как же оно ворожит. Как волнует. Сколько там сегодняшних открытий. И ужасов сегодняшних. И как узнаются герои. И как они проступают сквозь маски. В штрихе. В повороте. В росчерке. Пожимая руку. Через век. И коленопреклоненно. Теперь уже через два. Отвечать. Это так важно. Отвечать. Они с нами. И не только бог нам в помощь. Они. В первую очередь - Они.

[admin]

Жак Деррида "Голос и феномен" и другие работы по теорию знака (Jacques Derrida Speech and phenomena and other essays on theory of signs). Перевод на русский язык - С.Г.Калинина, Н.В.Суслов. СПб.: Алетейя, 2017 год.

Как эти ребята жили, если они так мыслили. И как они мыслили, если так жили?! Что происходит, братья-инопланетяне. Откуда Вы. Какое божество так поцеловало Вас. И так баюкало. Откуда эта безудержность в сложности. В сложности уже запредельной. Непостижимой. Недостижимой. И лишь одна "Надежда" лукаво таится напоследок. Почти в последнем абзаце. В то, что когда-нибудь знак достигнет сути. В этой тайнописи бытия. И как же было хорошо Вам - всем вместе. Когда вот так "взявшись за руки". Идти и идти. Откуда эта пленительное неуныние. Такое взахлеб. Просто все бьется озимь, когда Вы вот так в небе. Никогда не ушедшие. Мы будем стараться. Тоже стоять. Как и Вы. Потому что эти гаммы с 18-ю филологиескими бекарами когда-нибудь. Кому-нибудь. Оставшимся в живых. Кто тоже будет упрямо смотреть на звезды. И рваться ввысь. Хотя бы в начале. Жизни. И если Вы есть, то уже ничего не страшно. Рядом с Вами и в Вас - высшая музыка. Про математику уже можно и не говорить. Как будто скребемся. Скулим. Безответно. Мечемся. Слабеем. Но что-то родное вдруг - от Вас. И верится, что берег лунный есть. Окутанный туманом невыносимого. Но, ах, какого же желанного. Право.

[admin]

Мишель Фуко "Археология знания". Перевод с французского М.Б.Раковой, А.Ю. Серебрянниковой. Издательский центр "Гуманитарная Академия". Санкт-Петербург, 2020 год.

Как вот они слушали. Как. Как внимали. И как выдерживали это напряжение. Напряжение невыносимое. Мускульное. Такое предельное. Когда дальше - и разрыв. И неужели человеческий мозг, сознание способно так держать. И так работать. Если это возможно, то это невозможно. Исключительностью. И как это правильно, когда без субъекта. Дискурс без субъекта. И то, что это ошибки и исключительности. И то, что разное, а не закон. И значит, индивидуальность. Вот этот предел - он как и опыт в жизни. И как испытание. И сознательный вызов. Как он труден. Но это обескураживающая непонятность. Самая пленительная, что только может быть. Сознательно не опускаясь и не отпуская. За глотку. И только направленность. За горизонт. Когда вот там, где нет меня. И не было еще никого. Это тоже как привязать себя к днищу шлюпки. И шептать молитвы. Это тоже океан, и толща смерти под тобой. Необъяснимой. Но исследуемой. Собственной смелостью. И азартом. И опасностью. Когда чувствуется дыхание. И только мерность. И только изобретательность. И как будто парение. С тем, что быть не может. Но становится. И является. Изнутри. Или оттуда. Разговор с Всевышним, если он есть способность думать. И вот так созидать. Когда само умирание - дискурс. И нет предложения. И нет высказывания. Есть сущность даже не человека - разума. Как юудто он уже сам с собой. И с себе подобным. Или не подобным. И то, что не постигается. Но творится. Плоть разума. Ее интеллегибельность. И затратность. Ее искрометность. И блудие. И насмешка. Над судьбой, которая не сильнее. Но жестче. Наотмашь. Не человека, но любящего. Желающего быть там. Впереди. На самом острие. Жеста. И поцелуя. Только осязая. Даже пространство неисчислимого. Противоборец и борец за. Человек, которого слушали сотни. Где Вы, герои, ныне? Где?!

[admin]

Юрген Каубе "Макс Вебер. Жизнь на рубеже эпох". Перевод с немецкого Ксении Тимофеевой. Издательский дом "Дело". Москва, 2016 год.

Он угадывается, но ухватить трудно. Почти невозможно. Обнять. Тяжеловесность прорисовки и заполнения контура ранит. И не притягивает. В нем много исключительности, но замкнутой. Огражденной. Ни чему посвятил жизнь, а чем дышал. Это очень все от первых связей. И влияний. От того, что происходит или не происходит физиологически. Здесь осязается некий уход, постоянный и сознательный. Проскальзывание. Он как бы скрывается. И тормозит сам себя. И автор думает о как будто механизме. Нет переживания. И соития нет. Есть долгий Путь. И мысли. И поступка. Но как и в ранней молодости болезненность сказывается. Нельзя говорить о политике в здравом уме. И в теле здравом. А о социологии - тем более. И все эти разговоры о буржуазии, как будто в примерном сочинении. И что тогда так дразнило умы. И мучало. Особенно в Германии. Где наука - все. И где рубеж веков. И катастрофа Первой Мировой. И близость уже совсем самого страшного. И вот рядом чистая наука. С белыми манжетами. В защитном костюме рантье. И университеты. И молодежь. И эти странные нити и взаимо-мучения со всем женским. Вот кажущаяся плоть разума. И нет мужества. Слабость как поступок. И игра в эфемерность. Упоение призрачным. И предтеча множественности интерпретаций. И цитирований. И анализов. Но почему не рисуется человек. Все эти эскизы не дополняют друг друга. А как бы вокруг расставляют сети. И ловушки. Вот глаз нет. И вечеров. И усталости. Понимается, что это большое. И очень важное. Но как-то все в лаборатории. Где фундаментальное. Где вечное. Но отнюдь не искрящееся. Мы слишком узорами. И слишком грациозно. Но грациозно-тяжело. Не увлекательно. Не задорно. Когда появляется солнце. Оно же должно восходить. Хотя бы раз в день. Хотя бы раз. За жизнь. За главу. Нет есть. В эпиграфах. Они здесь разящи. Это правда.

[admin]

Юлия Латынина "Иисус. Историческое расследование". Москва: "Эксмо", 2019 год.

А может, и не так. Само достонинство - в изучение и анализе. Как человек домысливает услышанное. Здесь очень много расследования при кажущейся для автора очевидности. Читать и пытливо исследовать. Дотягиваться до смысла. Внутри переживать, и здесь прав Быков. В конце концов, Бог - это размышление. И переживание. И можно его переживать так. Можно по-другому. Интеллектуалы должны об этом говорить. И думать. Здесь думается. И здесь много источников. Их тоже надо переживать. Там есть огромный потаенный мир. Где только и может придти интерес. Возникнуть. Окрепнуть. И знание. Знание истинное. Об это удивительном человеке. Но почему на руках понесли только его. Тогда Павел получается велик. Если он специалист по PR. Это же надо обдумать. Или наивно принять. Сколько вообще в этом изначальной наивности. Или вот так по-взрослому, с самого начала. Без улыбки. Действительно ли это философия войны. И вполне возможно, что источники скрыты еще. И еще многое предстоит, и многому изумиться, когда так парадоксально раскрывается прошлое. Юля - смелый человек. Очень смелый. Вот даже редакция ищет пути для отступления. Не поддерживает, значит. А есть повод для большой и откровенной дискуссии. Хотелось бы послушать и теологов. Доказательно послушать. Вообще диспут этот послушать. И интонацию диспута. Все-таки, ложь, она слышна. Как же хорошо, что у нас есть интонация. И даже в тексте, здесь она не мирная нет. Есть высокий градус разговора. Он не приземляет. Сам уровень захватвает. Где каждый имеет козыри. Но не все готовы играть в открытую. Вера. Так ли уж важно иметь адресата.

[admin]

"Науки о языке и тексте в Европе XIV-XVI веков". Составители и ответственные редакторы Ю.В.Иванова, М.В.Шумилин. Издательский дом "Дело". Москва, 2016 год.

Как же хорошо, когда трудно. И когда по делу. Издательством "Дело". Когда филология в ее чистом виде. Как один из самых чистых источников познания. В науке о языке. И тот блаженный мир образованных, когда в мир пришло одно из главных деяний - книгопечатание. И о, великие итальянцы. И немцы. Иные. Кто в библиотеках. Кто разбирая рукописи и манускрипты. Кто даже из Египта - слова и слоги. Знаки и символы. Кто пытался прочесть. Кто пытался толковать. Изучать. Как это изобретательно и как трудолюбиво. Возрождать в умах. Средствами крайней пытливости. И ежедневной усидчивости. Браво, стрекоза. Браво. Сегодня это просто блаженные. И есть желание славить. И трудно читать. И еще труднее. И особенно имена. И названия. Спасибо, Медичи. Неустроенный, но такой вдохновенный мир. Преображенный. Выстроенный. И в каждом здании, и в каждой строке. Увековечивание. Человеческая слава. Если не сейчас, то когда. И чем труднее, тем все более организованней. Наука - это и есть выстраивание, организация сознания. Это наложение матрицы. И другого исчисления. И другого взгляда на мир. Когда так разговаривают знаки. И чем разговор изысканее, тем сладче. Разговор внутри себя. И вновь обретенным языком. Текст как единой послание. Из вчера. И из завтра. Тишина кабинетов. Где рукопись и перо. И благодарность, что есть покой. Просто трудности. Формулы. И формулировок. А как они изъяснялись. Слог какой. И какое направление и какая потребность мысли. Как будто заново выстраивая. И заново конструируя. Чтобы понять. Чтобы понимая. Чтобы не понимая. Какое же это волшебное непонимание. И погружение. Выстраивание. Торможение. Слог. И буква. И обретение бытия через знак. Как много уже свершилось. И как много еще тайны. И может быть, самое главное еще скрыто. Там в поднебесной. И в глубинах. В подземелье. Языка. Как главного выражения. И главного пространства. Он сберегает. Бережет. Он обволакивает. Охраняет бытие. Неслучившегося. Но угадываемого. Тем, кто за столом. Поклон.

[admin]

Джеймс Джойс "Улисс" (James Joyce ULYSSES). Перевод с английского В.А. Хинкиса и С.С. Хоружего. Комментарии Сергея Хоружего. М. : "Эксмо", 2012.

Сегодня о Хоружем. Комментарии достойны романа. Сверхдостойны. И читаются с не меньшим вниманием. И любовью. Комментарии ученого и преданного человека. Увлеченного. Одержимого. Это всеобъемлющее знание исследователем творца. С не менее творческим соственным озарением. Это блистательный, взаимообогощающий обмен двух интеллектуалов. И еще раз за перевод (!) - это даже не поклон. Это даже не признательность. Это так честно. И так точно. Но Джойс, ребята, Джойс!) Что же творит этот человечище и это сознание. Как же сложно, как)! Но в результате - это правда беспрецедентно. Такого романа нет на русском языке, такого произведения нет ни одного народа мира, кроме ирландцев. Кроме жителей Дублина. И самое волшебное - как строятся и как записаны эти ноты. Музыка, когда внутри читателя. И никаких сразу-узнаваний и смыслов, а только высшее наслаждение и блаженство, когда просто скользишь по этим знакам. И осязаешь - как они отзываются в тебе. Именно в том веществе, кое несправедливо зовется "серым". Как эта джойсовская альтерация дисциплинирует, выбешивая. И как влечет и тащит за собой. Как с Сизифом в обнимку. И уже до конца жизни. Но в гору. Ах, какая же это Алхимия. Какой замес. Высшего колдовства. И упоительной тайнописи. И если с собой, то на необитаемый. И если одну сцену на берегу, только попробовать снять. Когда вот так - все внутри. И изнутри. Как награда. И как наказание. За все мучения. И за все осуществленное. И неосуществленное. В тебе. И во мне.

[admin]

Cьюзен Уайс Бауэр (Susan Wise Bauer) "История Древнего Мира. От истоков цивилизации до падения Рима" (The History of the Ancient World). История в одном томе. Издательство АСТ. Москва, 2016 год.

За ниточку потянуть. И собирать этот клубок. Неотвратимости. И казалось бы прошлого. Этот клубок и эта нить в самом себе. Так ли уж воздействует форма. Некая идея о параллельности происходящего странная. Понятно, что мир себя же и осваивает. Но нельзя двумя о веке. Хотя "Век мой - зверь мой, Кто сумеет занлянуть в твои зрачки". Но это из другого. Изнутри одного человека, из одного центра - это верно. И то приближая, то отпуская. Тут совсем другая форма прибора видения проступает. Другой фабулы. Здесь как бы хотелось стоп-сигнал. Вот здесь момент. И из него лучи. Так невозможно без передышки, но самое замечательное - карты. Вот сделать интерактивную карту изменений, процесса. Вот как развивается пространственно. И вот история пустыни - это уже счастье. Как у Акройда - Лондон. Или Иисус - у Латыниной. Как-то должен быть центр. Центр отражений и преображений. То есть весь этот материал внутри собрать, и начать плести даже не в цифрах, и не даже с умозрительного начала. А совсем отсюда. Вот из найденного осколка, части посуды. Когда их коллекция, и синхронизированная - это не правильно (Эрмитаж). Есть один артефакт, и он уже обо всем. В нем и начало, в нем и финал. Это вот в нем, и в моем сердце - гул, кавалькада, выстрел. Это просто вслушаться, а не мерять объемы. И меряться объемами. И сравнивать династии. В этом есть умозрительность, и совсем чужестранность. Оно должно быть к сердцу прижато. Когда Нерон и вот эта ночь, и от нее все и в прошлое, и в будущее. История нечеловеческой звериной сущности. И упоение властью. Имена сами по себе - нет. И цифры - нет. Через сознание. Или через его отсутствие - как у Цветаевой. Вернее - не отсутствия, а другого сознания. Пытливого. Приблизиться и приблизить. Подышать. Ощутить. Вжиться. История другая. И о другом. Но не менее захватывающая.

[admin]

В глаза им смотреть. Это единственное, что осталось. "Вы, чьи широкие шинели". Всматриваться. В галерее героев 12-го. Из них и ими все и рождалось. И творилась история - ими. Прежде всего, достоинством. Так независимо - через жест, через слово. Через каждый поступок. Достоинство и честь. "Что же ты наделал, Сашка". И человек - это прилагательное. Вот это вновь-завоевание и покорение мира через поиск краски. Через поиск выразительности. И точности. И устремленность к правде. Через невероятность и чрезмерность испытаний. Через забетонированную страну. Через вот эту невежественность и жадность. Устремленность к свободе. К воздуху. К поэзии. К любви. Нещадно жившие. И словом - как действием. Как атакой. Молодые люди. Молодые - до бесстрашия. До незнания страха. И еще, конечно, литература. Вмененное и вменяемое слово. Его поиск. Его сути. При блистательной университетской образованности. Это всегда противостояние между невежеством и культурой. И что тогда внутри Николая, и с Дубельтом - почему. Почему отказался Александр Сергеевич. Как много и как современно. Как будто сегодняшним языком. Как будто про Егора Жукова и тех, кто сегодня на острие. Какой искрометный и сообразительный, какой реактивный, какой исключительный Герцен. И какая чушь, что кто-то кого-то будил. Это всегда Герой, и он - единственный, кто несет знамя. Кто не может иначе. И кто чувствует и осязает - как Быть. В этом просто есть невозможность другого. Поколенческая невозможность. И тех ребят на Дворцовой, и тех, кто потом в Сибирь. И на виселицу. Это совсем другая организация сердца. Это помыслы другие. Там нет и тени мещанства. И расчета. Там очень важная и единственно-необходимая работа внутри. Когда не ради себя. И не думая о себе. И жертвенно. И несокрушимо. Это обращенность всем, кто идет в бой. И всем, кто не сдается. Это реальная и сильная память. Это необходимость борьбы. И отвага. И огромная, какая-то невозможная любовь к жизни. И к друзьям-единомышленникам. И к умному. И к науке. И к творчеству. Это большое предназначение - вот так быть. Как эти пацаны. Как эти ребята. Кого убивали и расстреливали всегда. Потому что это невыносимая высота. Это такая жертвенность. И такое богоподобие, что стыдно кто рядом. Люди в эполетах. И всегла навытяжку. Перед собственной судьбой. И назначением. Великие герои. И отчаянные смельчаки. С кем поговорить. Кому в глаза посмотреть. Кем насладиться. Спасибо, Саша Герцен. Огарев. Белинский. Грановский. Все, кто стоял. И стоять будет. Навсегда. Но как же все непоправимо похоже...

Герцен А.И. "Былое и думы". Примечание Н.П.Анциферова. Минск "Юнацтва", 1987 год.

[admin]

Чукарев Андрей Гаврилович "Третье отделение и русское общество во второй четверти XIX века (1826-1855 гг.) Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. Ярославский государственный университет им. П. Г. Демидова, 1998 год.

Натан Эйдельман "Твой XIX век". Первая половина". Рассказ пятый "Ты смирен и скромен".

Совсем разное тактильное ощущение. Вот этот момент прикосновения. Когда из слова рождается нить, и ты вместе с автором дышишь. Это клубок может разматываться совсем в разные стороны, но творец так обустроил механизм возможной распаковки, что воздействует именно на тебя. Не должно быть тяжести. Тяжеловестности. И дадиктики не должно быть. Надо просто преподнести, чтобы представить. В этих письмах, в этих строках возможно уже характер. Он вот вырисовывается композицией и словом. Кистью словесной. Это тоже магия и тоже волшебство. Эйдельман - тончайший историк, он историк изнутри, вот из того общего замеса, он месит эту глину или намывает, но в этом есть очень точное извлечение детали и сути. Это не значит, что диссертация становится совсем чужой. Здесь очень много точного и систематического, но как же важен язык, как важен вот этот ключ. Это самое важно существовать в контексте, но очень индивидуально к каждому. Здесь есть какая-то забота о. И вот эта огранка. Как у Микеланджело. Когда камень начинает дышать. И уходит просто все лишнее. Вот эта суть. Самое существенное. И самое живое. То, что окрыляет. И ранит. Чтобы о своей любви, а не о своей заботе. Вот эта большая трогательность действительно работает. И совсем другое время, но сущностное остается. Оно попадает в миф. Сразу. Здесь по гамбурскому счету не должно быть разговора разности жанров и целей. Все в человека. В конечном итоге. В человека. В сегодняшнего. Как носителя исторической памяти, но живой. Вот сейчас происходящей. Как вот соединительная ось - сквозь вчера и завтра. Просто слушать и слышать. И расскрывать всего себя навстречу. Это восприятие, конечно. И вот-сейчас память.

[admin]

Юлия Латынина "Христос с тысячью лиц. История гностических христианств". "Издательство "Эксмо". Москва, 2019 год.

Надо быть совсем в другом измерении, чтобы понять. Качественно другом. Это пространство огромного опыта и знаний. Всамделишных. Это высокое знание - пытливое и развивающееся. Искрящееся. Горделивое. Здесь разговор идет на уровне избранных. Посвященных. Когда на равных, коих совсем немного. Это очень важно, когда задается такая высота. И такая требовательность. Когда ты обязан быть. И стоять. Потому что тебя поведут за руку по краю пропасти. И тебя ждет ряд открытий, о которых ты даже не пытался. С другой стороны, может быть, это в силу занятости, но хочется больших подробностей. И больших нюансов. Даже не так - больше вкрадчивости. Скрупулезности. Больше разъяснений. Комментариев. Сносок. Слишком многотропным размером. Ритмом наотмашь. Слишком много знаков альтерации. А хочется постичь. Вникнуть. И не торопиться. Дольше разбираться. Это уже вопрос языка. И вопрос моделирования сознанием. Там оно построено очень сложно, оно интегральное это сознание. С таким много-векторным и много-фактурным удержанием. Там некая протоплазма, в которой образовываются процессы. И многое связывается на ходу. Вот прямо здесь и сейчас. И нам лишь уготован продукт. Многие ходы очень трудно постичь. При этом это безумно интересно. Может быть, здесь разговор о самом главном, о самом определяющем. То есть о некоторой точке отсчета. Этакая смена координат, внутреннего опыта. Мифа. И даже подсознания. В этом очень трудно, но чрезвычайно желательно. Это говорит современный человек. В этом много исследования. И здесь много веры в настоящего человека. Здесь больше религии отношения чем в буквальности веры. И здесь много любви. И ненависти тоже. Но самое главное - внутренней археологии. Здесь есть автор. И все то, что для него предельно актуально и своевременно. Как актуально и своевременно для читателя. Для нас.

[admin]

Патрик Фрейзер Титлер "История Шотландии". Издательство "Евразия". Санкт-Петербург, 2017 год.

Не стыдно. Не стыдно так любить свою родину. И ее историю. Не просто умозрительные обобщения, а конкретных людей - с именами и фамилиями. Вновь и вновь - на каждой странице. Максимально стремясь нарисовать их портрет, почувствовать их. Люди и люди. Имена и герои - отдельно. Например, как Роберт Брюс. И уже есть сила, потому что осязаешь. О композиции может задумываешься потом: например, почему череда и непрерывность войн, сражения и победы - это главное, а лишь потом блестящий, кстати, разговор об одеждах, деньгах, посуде, оружии. Но это уже о стиле автора. О, господи, сколько смертей. И сколько жестокости. Это в природе человека. Так наверное. Или нет? Что такое эта звериная сущность крови и убийства. Почему вся история - это прежде уничтожение и самоуничтожение. Это смысл выживания и развития?! Или анти-развития. Или чтобы на этом фоне и в том лоне рождался, например, Леонардо. Почему за этими избранными не идут, не слушают, почему все наперекор. И столько злобы. И тупости столько. И столько не тишины. Где-то в университетских кабинетах, может быть, еще сохранилось это мерное сердцебиение ученого и творца - вне бурь и потрясений. Или над ними. Или оправдывая своим обмысливанием их. Вот так Патрик Фрейзер Титлер с благословения Вальтера Скотта повел за руку своих соплеменников и стал оправданием их истории, автором постскриптума и предвестником будущего. Кто-то должен поддерживать огонь в очаге, у кого-то должны быть отвага и силы противостоять преисподней и быть охранителем живого, границы которого сегодня сузились уже до нестерпимых и душащих границ.

[admin]

Питер Гай "Фрейд" (Peter Gay "FREUD. A life for Our Time). Перевод с английского Ю.Гольдберга. ООО "Издательская Группа Азбука-Аттикус", 2016 КоЛибри

Сетовать негоже, потому что жизнь и 900 страниц - не шутка. Жизнь собственная и жизнь героя. В развитии и анализе. Одной из самых важных личностей, повлиявших на многое и многих в жизни 20-го века и далее. Жизнь и деятельность, наполненная и результативная. И все и все, связанное и влияющее. Личность, вобравшая в себя опыт предшествующий и опыт собственный. Дерзновенные эксперименты. И шокирующие выводы. И сколько почитателей и продолжателей, и сколько ненавистников и откровенных недоброжелателей. Это Фрейд, имя которого знакомо любому мало-мальски начитанному человеку. И нет здесь никаких сомнений, да и не может быть в том, что здесь все честно и обстоятельно. Другой вопрос, или, вернее сказать, нюанс именно в нюансировке, в том, что обязательно должно захватывать и поглощать внимание. И не отпускать. Это такая призрачная грань в текстах блестящих, когда неимоверная и очень пытливая плотность. К сожалению, чаще всего у Гая этого нет. Или есть, но не каждого вбирающая. Вот так странным образом - отсутствие сфумато - смягчение очертаний фигур и предметов, которое позволяет передать окутывающий их воздух. Проще говоря, может быть, слишком назидательно и чопорно. Не восторженно и не достаточно красочно. Хотя... ну как можно об этом говорить исследователю, столь ревностно относящемуся к делу своей жизни. В любом случае, все шляпы сняты и отдано должное. Мы имеем память и героя, чей гений неоспорим и всегда важен. Искренне.

[admin]

Юджин Роган "Арабы. История. XVI-XXI вв." Переводчик Ирина Евстигнеева. Научный редактор Ирина Царегородцева, кандидат исторических наук. Редактор Наталья Нарциссова. "Альпина нон-фикшн", 2019 год.

Скудеет "Библио-глобус". Скудеет. Вымывается. Стерилизуется. Еще совсем недавнего пиршества для умников и умниц нет и в помине. Не сжечь, так разорить. Или замолчать. К ужасу - на видном месте - книги Мединского. Холодок по спине от количества "ура". И не-литературы. От обилия каких-то совсем неизвестных, но видимо актуальных, не коленопреклоненных авторов. То есть, видимо, все-таки вставших с колен. И только избранно, точечно, пунктиром - что-то для интеллектуалов. Поэтому когда вдруг самородок - счастье. И вот - "Арабы". И сразу же в сердце. Потому что если объем выше среднего и именовано тамошним профессором, значит, раздумий много и много труда. И обязательно сложного, интереснейшего и совсем другого мира. И мира многострадального. Как вот в этой послевоенной экспансии Израиля. Да уж... "гонимый народ". Будьте любезны тоже. Но больше понимание ислама. Про историю религии. И народа. И земли обитания. И как все хитро и безжалостно сплетено. И запутано. И то, что сегодня, это еще вчера и позавчера. И от истоков. И многое понять невозможно. Как уж тут понять друг друга. А тем более Чужого. Это наверное самый длительный и трудный путь - к сосуществованию. И, может быть, к уважению. К возможности быть услышанным и понятым. К созиданию. И как мало примеров истинного служения. Вот так, чтобы серьезно думать о нации, о людях, о государстве, о земле. Кровь, кровь и кровь. Нескончаемым потоком. Ныне и присно. И только нажива и выгода. И только устремленность в собственный живот. И ничего не меняется. Ничего. Оглядываясь в прошлое и думая о будущем. Не учимся и лжем. Дико лжем. Сами себе. И детям. Но не скрыться. Не утаить. История разговаривает.

[admin]

Мераб Мамардашвили "Введение в философию". Издательство "Фонд Мераба Мамардашвили". При финансовой поддержке Отара Леонтьевича Маргания. Москва, 2019 год.

Сложность - это не способность понимания. Может быть и с надеждой, что пока. С наивной надеждой. Зачем эта неизъяснимая круча. То есть когда уже совсем невозможно. И если возможно у него, то. Этот язык правда о чем-то уже заоблачном, когда нельзя по-другому. Или это тайный шифр. И только для своих, для избранных. И почему вдруг Пастернак с такого неба и к такой родниковой простоте. И к мудрости формулы. И жития. Вот выйти в эту высшую математику, чтобы уж вовсе было непосильно. И прямо рядом и в преддверии, все-таки, осязаемая плоть, по крайней мере, относительно чувствуется из чего и как прядется ткань. Но этой же сложности и примеров тому не так уж и мало. Она не нами декодируется у того же Шнидтке. Когда смысл выхватывается буквально точечно - от сиюминутного знака. И совсем нет охвата контекста. Там, действительно, музыка сцеплений. И отголоска. Это же волшебство и правда-алхимия. Специальное скручивание. Того, что не высказать обычностью. Но если там вначале есть желание толкования и обмысливания, такой осознанной вовлеченности, то здесь как будто сняв все маски, и наперекор возможному - в невероятное. В просто изысканном танце звучания. Пружина-то чувствуется, что там ой как знобит. И дышится. Неужели и здесь только с лупой. Или просто другое чтение. И другое сознание. И жизнь другая. И другая усидчивость. Может быть, это уже там, где только Витгенштейн. Вот такое необходимое - вне возможности понимания. Может быть, только одиночество. Когда дверца закрыта. И нет возможности даже подсмотреть. И подслушать. Что происходит в других измерениях, и на других планетах, где быть понятым, может быть, не так уж и важно.

[admin]

Алистер Макграт (Alister McGrath) "Клайв Стейплз Льюис. Человек, подаривший миру Нарнию" (Подлинная история пророка, которого принимают за сказочника). Перевод с английского Л.Сумм. Издательство "ЭКСМО", 2019 год.

Особое почитание - переводчику. Это всегда так, когда воспринимается и бережно передается ткань повествования. Дух его. Душа. Когда все в языке и в авторе. Когда стилистика. Когда синтаксис. И пунктуация. Когда за автором - Автор, а за героем - Жизнь. И глубина. И честность. Невероятно волнительно все про Оксфорд. Вообще про систему университетского образования. И про жизнь в университете. Университет! Из чего слагается воздух. Расчерчиваются традиции и отношения в научной среде. Особенно - в военную пору. В послевоенную. Это очень чувствуют в "ЭКСМО". Чтобы издать вот так. Ничего и никогда не заменит вот этой обложки. И этих тактильных ощущений. В коже и в сердцебиении Книги. Уже в самом рельефе - гумус. И эта мягкость, как в портрете, с белой сорочкой и галстуком, нагрудным платком и с очками. Над рукописью, сосредоточенностью и тишиной. С улыбкой влюбленного в собственную фантазию человека. В жизнь влюбленного другую. Не реальную. Вот так, действительно, и рождается вечность. Из любви к жизни как к Пути. Когда всем объемом. Без утайки. Когда так как должно быть. В этом и есть уникальность судьбы, и отношение к читателю как к единственному. Великолепие индивидуализации. Исключительность. Вот этого ни с чем не сравнимого. С богом данным обрамлением. С попутчиками. Друзьями. С книгами. Может быть, и можно по-другому. Но в отношении - особая рифма. И ритм. Но сейчас вот все как есть. Как уже не вернуть. Как было и было. По-настоящему было. Из чего мы черпаем. И чем дышим. Как будто они идут и идут. А мы дивимся и бережем. И наслаждаемся, и благодарим. За то, что с нами. И в нас.

[admin]

О.И.Тогоева "Еритичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д'Арк". Центр гуманитарных инициатив. Москва-Санкт-Петербург, 2016 год.

Блистательная работа. Глубочайшая. Фундаментальная. Вот этот исследовательский труд. Вот то, что и называется Трудом. Истинная наука. Без прикладного. Без прикладного лицемерия. Без прикладного. Факт за фактом. Шаг за шагом. Эпоха за эпохой. Вот формирование вокруг. Вот использование. От одного имени, от одного человека, от одной судьбы - столько всего. Это же о том, как пишется о нас. Как мы пишемся другими. Как создается миф. И кем он используется. Это же как игрушка. Это как инструмент. Как мы можем лепить. Как месим эту глину. Как выгодно нам. На каком знамени напишем. Это же вот как пишется история. Как удобно она создается. Как она искривляется. И кто всю эту шелуху разгребет. Здесь есть попытка всю шелуху собрать и проанализировать. Это очень важно. Очень. И чистотело. А вот теперь поработать с самим сознанием. Как оно работает. Каким языком. Каким мировосприятием. И какой он этот мир. Как вот думается в нем. Как он видится. Например, о судьбе страны... как же так, когда настолько локально все тогда. Вот мой мир, и это весь мир. И друг с другом. И с богом. Как вот человек просыпается. И что такое женщина. Здесь очень много не понятного, что из факта не получается. Вот тот спектакль "Иоанна" там была суть. И это очень важно. Суть думания. И суть поведения. И суть реакций. Исследовать характер. Вот этот точный, живой. Что такое в бою. И на костре. И в день коронации. "И я пришла, и я сказала "здравствуй"... Это уже работа дальше, но она может быть только вот от этой основы Тогоевой. От этого чистого базиса. От прочности. От точности. Такого абсолютного выстраивания, когда принимается. Особо - источники. Задокументированный процесс. Жизнеанализ. И еще потом. И столько веков потом. И всегда потом. Потому что Жанна - это больше чем жизнь.

[admin]

Мераб Мамардашвили "Картизианские размышления". Фонд Мераба Мамардашвили. Москва, 2019 год.

"Над бездной незнания" - сложно. Безумно сложно. Невыносимо сложно. Порой - катастрофически сложно. Неужели возможно так?! Но поступью Мамардашвили, с Мамардашвили - обязательно. Потому что с Декартом. Это же не толкование, и не интерпретация. Вместе-стояние. Это когда плечом к плечу, в одной линии, осязая сердце. Как герои духа. Богатыри. И со словарем над-галактического языка бытия. Мета-языка. Это совсем о Другом. Где не понятно, и не исследовано. Здесь на ощупь, как по смертельному болоту. Но в таком истовом стремлении Быть. И совсем бесстрашно. Как можно не бояться бездны. Здесь ведут разговор всерьез. И надолго - во всю глубину. Не опуская планку. Как будто по самому большому счету, какой можно предъявить друг к другу. Главное - к самому себе. И надо иметь такого слушателя, чтобы было такое натяжение.Сопряжение. Вот это истинный лук. Или искусство лука. Там богатство, соответствия коему нет. Там то, что достиг человеческий мозг. Сознание вообще. То, что даровано ему. Фантастические шаги в самопровозглашении. Философия без примесей. И без посылок. Танец в чистом виде, божественный танец. В белых рубашках. С закатанными рукавами. Есть в этом крайность. Запредельность. И невозможность возврата. И его необходимость. То есть понимаете - тут уже слабины никак дать нельзя. Как мне интересен уход Мераба. И что ему снится сегодня. И как встретили его Там. Кто встретил. Быть на краю, и заглядывать в пропасть - это как. Как это. Не в назидании. И не в утешении. А призывно, как клич. К большой работе, назначенной. Быть и знать. Мыслить, существуя. Существовать в мысли. Непредсказуемо. Всей волной. Случайно. Не уставая. И не отстреливаясь. Они просто идут, шаг за шагом. Вместе.

[admin]

Крис Уикхем (Chris Wickham) "Средневековая Европа: От падения Рима до Реформации". Переводчик Мария Десятова. М.: Альпина ноy-фикшн, 2019.

Уикхем - это сопряженность. При всем неистово-обмысленном материале и его количестве схватывается ткань времени. Он держит ее. Осязает. Чуть категорично и навязчиво, чего уж скрывать. И все же исследуя. И всматриваясь. Пытаясь вот как кубики строить. Из разных материалов. От общего опять, к сожалению. По большому счету, конечно, хотелось бы обратного. Чтобы песочек рождал течение. Песчинки. Они есть. Правда. Здесь есть стремление вслушаться. Приблизить. Попробовать на вкус. Органолептически. Что это должно быть в идеале. Как понять. Может быть, из этого и рождается роман. И судьбы. Из точечности. Вот как воодушевление. Через запах вдруг понять роль. Через свет в окне. И еще раз памятуя Эйдельмана. Вот так обращать и опрокидывать историю. Вот тем - как фрейлины ехали к Екатерине. Здесь тоже хочется - вдруг колокольчик зазвенел. Как вот это привнести в историю. Момент чуда. И озарения. Бумага у Вас очень хорошая, ребята. И издание само по себе несет заботу. И уважение. Это захватывает. Это очень важно, чтобы получилось. Начиная с карт, где когда-нибудь мы добьемся интерактивного увеличения. Указки или лупы. Путешествие должно быть долгим.

[admin]

Джон Элиот Гардинер "Музыка в небесном граде. Портрет Иоганна Себастьяна Баха" (John Eliot Gardiner. Music in the Heaven's Castle. A portrait of Johann Sebastian Bach). Перевод с английского Р.Насонова и А.Андрушкевич. Rosebud Publishing, 2019.

Упоение компетентностью. И любовью. По крупицам, шаг за шагом. Кисточкой духовного археолога. Факт за фактом. И фактов - вокруг. И глубочайший анализ - жизни и религии, и религии музыки. Не приукрашивая и не добавляя излишних красок. Интеллектуальное исследование личности. Не просто - гения. При огромном внутреннем кропотливом Труде. Ежедневном и ежемиговом. Самое замечательное - композитор в процессе творчества. Что рождает чудо и как оно рождается. Прекрасный незнакомый язык. Внутри волшебства мира стройных звуков. В обмысливании гармонии. И время - как питательная и среда сопротивления. И направленность в слушателя. Очень много из настоящности творчества. И, конечно, Лютер. И жизнь внутри храма. И храм - в душе. И отношение к детям, и от родителей. Такое острейшее чувство - за что. И что будет неизбежно. И все равно - Путь вперед. Как назначенность. И сопротивление недругам. И даже далеко не чудо характера. Только не хватило одного. Только одного чуть-чуть. Такой желанности достаточности нюансов вокруг. Когда вдруг из детали рождается вдруг-понимание. Это самое трудное - в казалось бы отвлеченности и чужеродности незначительности намыть золото общего. Но это уже пилотаж высочайший.

[admin]

А.Дж.Тойнби "Постижение истории" (Arnold Joseph Toynbee. A Study of History). Перевод с английского E.Д. Жаркова. Предисловие В.И.Уколовой. Комментарий Д.Э.Харитоновича. Москва: Академический проект, 2019 год.

Язык должен кудесничать. Плодоносить. Лицедействовать. Даже язык научный. А может, тем более научный. Всегда хочется танца означающих. И чем замысловатей он, тем продуктивнее для мысли. Сознания. Для состояния. Это же особой чувство - осязание нотной грамоты. И пусть еще даже не сыгранной. Когда от самих знаков и из взаимоотношений кружится голова. Не может здесь быть степенности и доказательности. Не обилием фактов, а тем - как они представлены. А потом звучат. Не может быть язык тяжеловесным. А не понятным, сложносочиненным, но изысканным. В самых трудно-извлекаемых концептуальных построениях. Заманивать должен. Влечь. Не отпускать. Это такое особое состояние словесной материи, когда она дышит. И блаженствует сама от себя. Тогда и автор есть как композитор. А если музыки нет, то нет и сути. Смысл становится таким необязательным. Сторонним. Нет игры. Ну и что, что восемьсот страниц. И всей жизнью. Но ясным созвучием. Не оглушительным знанием, а эквилибристикой. Не тоннажем, а флиртом. "Гротескный стиль жизни" как путь к просветлению и ясности. В Дао. Это же блестяще сказано. Вот это же и есть Путь. И инструментарий. И есть устремленность. Постижения "как". Были же и Барт, и Беньямин, и Витгенштейн, и Деррида. Когда есть эта пульсирующая многослойность думания. И чтения. Увлечь самого себя. И сочинить. Дар композиторский. И вселенский. То, ради чего.

[admin]

Валерия Косякова "Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец света". Москва: Издательство АСТ, 2018.

Можно об одном и том же, но каким разным характером. И разным отношением к читателю, а значит, к себе. Но прежде - к издателям. Очень невразумительно у нас получается с иллюстрациями. Здесь, где так важна каждая деталь и каждый нюанс - качество картинок - увы. Вот в этом и вся мощь - у Латыниной - когда так важна сердцевина. И даже ее прожилки. И перепутицы кровотока. Каждая. То состояние, когда требуется под микроскопом - то, что скрыто и завуалировано. То, что расшифровывается. Вот этих намытых восторгов из сонмища общего здесь мало. Чрезвычайно мало. Историю нельзя умозрительно, она должна болеть. И рыдать. Нельзя размывать смыслы - даже в цитатах. Этого усердия на пути к актуальности - скажут - тогда не наука. Да нет ничего интересней медиавистики как обращенности в сегодня. В тебя. Лично. Когда за каждым событием - ты. И только ты. Без нравоучений. И дидактики. Есть атака в исследовании. Вот это очищение от шелухи. От наслоений. От этих штампов. От привычного. Только факты и детали. И даже, может быть, не выстроенные в концепцию. А лишь внутренняя громоподобная устремленность в правду. Даже в таком зыбком пространстве теологии, а уж тем более - эсхатологии. Здесь хочется нерва - обостренного, огнедышащего. Нет-нет, не в поисках сенсаций, а наоборот - в скрупулезности и предельной точности. Осязания. Прикосновения. Не в размытости, а в обретении. Пусть небольшого, но архи-важного на пути к человеку. Собственно.

[admin]

Хартнелл Джек "Голое Средневековье. Жизнь, смерть и искусство в Средние века". Серия "История и наука Рунета". Перевод с английского А.Н.Мурашова. - Москва: Издательство АСТ, 2019

"Страдающее Средневековье" - серия сказочная. Это эпитет, а не жанр. Чудотворной медиавистики. Не титульное, во истину демократичное восприятие истории как современности. То есть когда все "здесь и сейчас". Чрезвычайно трепетным восприятием. Заботливым. И исключительно внимательным. Никогда наше восприятие средневекового современника не было таким живым и не уничижительно-раскрашенным. Только суть. В каждой строке. И в каждом имени. Вот они рядом - герои одной из самых плодотворных и заманчивых эпох истинного жития. И бытия. А 15 век... Ах, пятнадцатый. Что же ты творишь. Как будто питательная и извечно-плодотворная материя. Реликварий сущего. Как будто та провозвестница-прялка в ночи - блоковская. Ощущать дыхание и смысл эпохи, да нет, просто посуточное сердцебиение. И вот сейчас - новый взрыв Откровения. Где все не сказка, а поступь. Сколько силы и сока - в тех, кто идет. По пути. С остановками. И боями. Вздымая на плечах мир. Собственный и ревущий. В прямолинейности плоти. И не оскудевающей пытливости ума. И сердца. Тех, кто всегда рядом. И тех, кто всегда впереди нас. В своей недосягаемости. Пожалуй.

[admin]

Сергей Зотов, Михаил Майзульс, Дильшат Харман "Страдающее средневековье. Парадоксы христианской иконографии". Издательство "АСТ". Москва, 2019 год

Как мы многого не знаем. Ведая. Каким великодушным является Ваш труд. Заманчивым. Пытливым. Как много чутко-рассмотренных загадок. И откровений. Как же это важно, ребята. Вот так идти вглубь. Того, что веками было самым главным. И в чем эта главность. И как она выявляется. И весь объем изученного. И еще бездна не познанного. С каком радушием, а главное - с какой улыбкой. Как современно и фундаментально. Вот так, всматриваясь в каждую деталь. Увеличивая. Ощущая. На чем зиждется правда, и выявляется - в чем. От корки до корки. С неослабевающим вниманием. В очень гордую книгу. С бездной сакрального. И воздухом живого. Здесь нет тлена, а лишь устремленность. Движение. Сила. Можно долго, а можно словом - Явление.

[admin]

Тифен Самойо "Ролан Барт. Биография" (Tiphaine Samoyault Rolahd Barthes Biographie). Перевод с французского Инны Кушнаревой и Анны Васильевой. Под научной редакцией Инны Кушнаревой. Издательский дом ДЕЛО РАНХиГС. Москва, 2019 год.

Упражнения на всю жизнь. Для отваги. Для остова. Для того, чтобы скользить. И чувствовать, осязать "нулевое письмо". Если литература и должна быть, то только так. Предельно сложно. Все должно витийствовать. И быть тканью. Со сложнейшей конфигурацией. И паутиной. И именно в отсутствии смыслов. А только в вибрации. Как они все рядом. Какие они родные. Какое мощное время. И какие фигуры. И его Величество Интеллект. Сколь важно вот так. Особым языком. И в его разрушении. И деконструкции. Как важно стиль. И сообщество. Когда только важное. И не серьезное вовсе. Внутри. И такое особое отношение к телу. В этом так много изыска. Такого исключительно для гурманов. Где-то так далеко. И так влияя на все остальное. И сколько в этом смелости. И постоянного камня. Туда, наверх. Когда просто паришь. То цепляя, то - с особым расположением и размещением внутри, то дискомфорт. При особой близости. Что это за годы. Что это страна. И школа. И традиция. И необходимость и неизбежность ее разрыва. В семье. И близкие. Самые близкие. Как же Вы все рядом. И как Вы все в сердце. Неуемное поколение. Такое раскрепощенное. И обреченное. Только грузовик. Но даже на небе. Дышать. С Вами. Одним.

[admin]

Сьюзен Уайс Бауэр "История Ренессанса" (Susan Wise Bauer "The History Off The Renaissance World). От возвращения Аристотеля к завоеванию Константинополя". Издательство "АСТ". Москва, 2018.

Так нельзя. Право. То есть так безусловно можно - труд-то в любом случае проделан колоссальный. Такой жизненный труд. С огромным, нечеловеческим количеством прожитого материала. Гигантская такая систематизация. Блистательные эти таблицы. Сводные. И само структурирование с параллельным развитием по регионам - чудо как отменно. Да нет, ребята, очень органично. И впечатляюще. Но... Но. Начиналось-то как, с этого блистательного вступления про Герарда Кремонского, ученого... и фантастическая фраза-предвкушение "Так начиналось Возрождения". А дальше... дальше не хватало вот этих россыпей в стиле Вересаева, когда деталью определятся все. Одним образом. Одной точностью распахивается время. Здесь очень много войны. И очень много крови. И невероятное количество имен. И в этом потоке не хватает жемчужин-гирек, влекущих глубже и глубже. Боюсь уж это слово произнести, какие уж мы тут судьи... но именно глубины очень и очень не хватает. Пусть в нескольких томах, но более фундаментально. Изысканно. Педально. Чтобы не только лавины и конницы, а вот больше этих "тихой сапой". И тогда сразу внутри взрыв. Понимания и со-переживания. Не только история четвертований, но и личностей, умом, определявших суть и гумус эпохи. Больше хотелось про людей. Больше. Про судьбы. Про человека. Он ведь и тогда был один. Тот, кто действительно все и двигал. Один и не всегда воин. И не только в поле.

[admin]

Рюдигер Сафрански (Rüdiger Safranski) "Гете: жизнь как произведение искусства". Перевод с немецкого К.Тимофеевой. Москва: Издательский дом "Дело" Российской Академии Народного Хозяйства и Государственной Службы, 2018.

И что такое народ. И зачем он. Здесь. И в нем. Минус общее. Плюс Личность. К началу 19-го века только четверть умеющих читать. А аристократия - там высоко. И он вместе с Моцартом, Бетховеном, Шиллером (хранить череп друга дома - это сильно), Наполеоном, августейшими из августейших, а еще (еще - !!!) и Кант, Шопенгауэр. И еже с ними. Так от одного перечисления можно головой поехать. Именно от пьедестала избранных. Такое сверх-аккумулирование интеллектуалов. И мир - их. И править и думать о нем. Они. Заботиться. В своей горделивой независимости. И ответственности. И с такой смелостью о свободе, в том числе и от религии. Шахты и увлечение минералами - человеческая глыба. Кстати, о камне... это тоже фантастично. И о теории света и цвета - не понятый. Великий дилетант. И столько любви. И влюбленностей. Жизнь как Жизнь. Потрясающий слом на старость. И так много деятельного. И деятельности. И такой открытости миру. В своей единичности. И неповторимости. Уникальность дара быть человеком. Здесь, конечно, полнокровие. Такое масштабирование личности. Ее здоровье. И нельзя читать в переводах поэзию. Надо знать языки. Вся система образования должна быть в филологии, лингвистике. А в России тем временем. Екатерина и Павел. И совсем скоро декабристы. И Пушкин. Порожденный ли. Но в поэзии гораздо больший. Изощреннее. Изысканнее. И вот это эпоха. Личностей. Грань веков. И предчувствия и предощущения. И еще раз издательство "Дело". Уникальное дело Вы творите. И его Сиятельство Господин Сафрански. На коне. И с открытым забралом. И с потрясающим осознанием. Вдумыванием. Вчувствованием. И очеловечиванием.

[admin]

М.К.Мамардашвили "Лекции по античной философии. - Фонд Мераба Мамардашвили, 2016 год.

Это исключительность дарования. Мыслить. Так мыслить. Именно когда линия рассуждения разрезает и вдохновляет все понятийное пространство. Не объясняя, а обволакивая. Своей устремленностью. И своим держанием. Самого главного. Смысла. Когда все именно "здесь и сейчас". И только сейчас. Для себя и для мира. Когда нет исторического. А есть связанная история воедино. В тебе самом. И не боязнь самого сложного, но самого сладостного. О, те счастливчики, кто был рядом. И внимал. И шел по Пути вместе. Как много для профессии. Как много самого главного. И определяющего. Воистину - вечность на ладони. И обнимая прошлое с будущим. В настоящем. Вне страхов. И заблуждений. Служение. И вдохновение. Стояние. Во что бы то не стало. Мераб Константинович. То, что философия так ждала. Божественного интерпретатора. Читателя. Друга. Того, кто плетет и переплетает сам мир. Распеленает мир. Восхищаясь миром. Восторгаясь. Баюкая. И мир пробуждая и творя.

[admin]

Бенуа Петерс "Деррида". Перевод с французского Д.Кралечкина при участии В.Гавриленко; под науч. ред. И.Кушнаревой при участии В.Анашвили, М.Маяцкого. - М.: Издательский дом "Дело" РАНХиГС, 2018.

Мы не прошли Этот Путь. Не прошли. Мы очень многое пропустили. Вместо того, чтобы вместе с Фуко и Деррида... еще тогда в 70-ых. Как мы много потеряли. И еще пытались надувать щеки. Вот этой дорогой. Со всеми остановками. И распутьями. С этим качеством. Бытия и мышления. С таким интеллектуальным разнотравьем. С очаровывающим качеством бумаги. И самого издания. Как лидера. Уже само прикосновение - как дар. И все здесь обнимает. Судьбою. И степенью непонимания. В такой абсолютно возвышенной деконструкции. Как в пластике. И в объеме. Рисунка. И непроизвольности. Как сладко и дико. В этом ворохе оставленных бумаг. И дыханий. В небе интеллектуального танца. На троих. В ритм и такт. Страница за страницей. Откуда экран, когда лист за листом. И такое объятие непоправимого. Несбыточного. Такой философской вьюги. И человеческого непонимания. Когда столько связей. Как необходимость. Когда все равно - через смерть. Но с каким жаром. И невыносимой высотой. Вот так жили. Так и думали. Эти солнечные и несчастнейшие братья. Потому что преодолевали. Потому что много боли за всем. И застенчивости. Мир Вам, добрые люди. Кто в слове. И за словом. И в предисловии. В Вашем мире - другой аромат. И сны другие. Там так сложно. Так блаженно сложно. И немыслимо.

[admin]

Ф.М.Достоевский "Преступление и наказание". Роман в шести частях с эпилогом. Собрание сочинений. Том 5. Государственное издательство Художественной Литературы. Москва, 1957 год.

Панин стремился к этой невозможности. Но это за гранью. Здесь нет целеполагания. И нет мотивации. Как программировать природу. Как изъясняться с ней. Когда все внутренние переходы - это переходы состояний. Возникающих, и о, Гений Федор Михайлович, спонтанно. При невероятной плотности материала. Невероятной. Это самая густая проза. Порой - ее насыщенность запредельная. Очень густо. И очень выверено внутренним ходом. Своим проживанием. И своей болезненностью. Вернее - не правильностью. Этим ВДРУГ. Это пульсирующий эксперимент. И образы. Это же можно сойти с ума - какая литература. Ребята, Тургеневу надо плакать. Есть... есть замечается эта коммерческая составляющая. И никуда от этого не денешься. Когда стоп-структура. Когда вдруг - еще от себя. Когда надо. Но вот ведь и Толстой признавался в необходимости обязательной поступательности. Всю бы картину этими плотным мазками. Всю. С всеобъемлющим сгущением красок. И вовсе убрать эпилог. Вот уж ошибка. Растворяющая. Размывающая. Свидригайлов. Порфирий Петрович. Соня. Что за поразительное существование. Раскольников - космос. Как его делать. Как. Что это должна быть за работа. Это нейро-квантовая психофизика. Где даже нельзя потоком. Что это? И как это могло Быть? Вы говорите - в школе. Да тут жизнью не понять. Не постигнуть. Не осознать. Но есть же у него где-то эта кнопка. Урий.

[admin]

Людмила Ивановна Сараскина "Достоевский". Серия "Жизнь замечательных людей". Издательство "Молодая гвардия", 2011 год.

Если так провожали... И так прощались... И не могли расстаться. Всем миром. И эти чтения Евангелия. Студентами. Не богобоязненными. Но в таком отчаянии. На коленях. И с такой всесокрушающей болью. Что даже Иерархи. И если такое отношение в царской семье. Как к Гуру. Учителю. Поводырю. И если такой градус самой Жизни. И так читать, жить, дышать перед сотнями зрителей. И так отчаянно захлебываться в Игре. И разрешить ее. В думании. Собственном. Такое преодоление недуга. Страшного. Нечеловеческого. И эта помощь жен декабристов. Через тридцать лет собственной трагедии. И Толстой. И Некрасов. И эта первая ночь славы. И признания. Совсем как у Вахтангова. И эти изматывающие долги. И предельный аскетизм. Но такая мощь влияния. И эти последние слова Любимой. И такая Любовь к детям. И к душе. К России. Такая Ответственность. И боль. И все же Первый - в 19-ом. Там много превосходных мелочей. И нюансов. Таких слитков. Судьбы. И правды. Такое намывание. То, что рождает Сознание. Это так трудно залезть в него. Разобраться. Пройти. Его Дорогой. И там - в Сибири. И Отец. Просто ткать воздух. Вокруг. И внутри. Очень трудно и не всегда попадает анализ Текстов. Это как у Быкова с Пастернаком. Но. Но. Это Работа. Такая честная. Взаправду. Не просто так. Очень серьезный человеческий и научный Труд. Впитывающий. Затягивающий. Не отпускающий. Что-то. Что-то не хватает. До полного погружения. И растворения. Вот такого истинного проживания. Но, может быть, это даже совсем не от Автора. Поклон - Людмила Ивановна. Поклон. Вам. И Ему. Низкий. Коленопреклоненный.

[admin]

Рэй Монк (Ray Monk) "Людвиг Витгенштейн. Долг гения" (Ludwig Wittgenstein. The Duty of Senius). Перевод с английского Анны Васильевой. Под научной редакцией Валерия Анашвили. Издательский дом "Дело". Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации. Москва, 2018 год.

Когда не хочется расставаться ни с книгой. Ни с героем. Ни с изданием. Ни с судьбой. Какое же спасибо. И какое счастье. Быть вместе. С ним. С его временем. И с его отсутствием. С его болью. И с его любовью. И страхом. И в норвежской деревне. И в аудитории Кембриджа. И под небом Вены. И с теми детками, блуждающими по окрестностям. Его перфекционизма. И его непримиримости. И отчаянного одиночества. Во времени. Или в полном его отсутствии. И глаза его друзей. Восторженных поклонников. И непримиримых врагов. Какая мощная не здешняя мысль. Совсем другое пространство бытия. И смысла. Жизни. И философии. И какая первородная простота. И космическая сложность. И нужность. Невероятная. И этот жест отречения. От любого благополучия. И госпитали. И стремление быть по-простому нужным. И не узнаваемым. Война - внутри. И вне. О, Боже, как я люблю тебя, Людвиг. Твой непрерывный труд. И такое непрекращающееся подвижничество. Как много, бесконечно много - в твоей душе. И в сознании. Сумевшем открыть непознанное и хранить тайну. Собственную. И такую бескрайность боли. Собственной. Странная вещь. Жизнь. Шаг за шагом. Когда не прогулкой, а поступью. Кислород - для самого себя. И когда было душно. Живая история. Через личность. Требующей высочайшего класса сценария. И режиссуры. И его Величество - Автор. Здесь. Как исследователь. Ученый - под стать. И невероятный влюбленный. Невероятный. Что может быть самое главное. Самое. И, конечно, последняя фраза. Перед тем, как потерять сознание. Уже навсегда. "Передай им, что у меня была прекрасная жизнь". Вот только ради этого все и придумано. Не нами.

[admin]

Мамардашвили Мераб Константинович "Очерк современной европейской философии". Фонд Мераба Мамардашвили, 2017 год.

Счастливчики. Те, кто был с ним в одной аудитории. Кто внимал. Открывал. Летал. Вместе. С ним. Это что-то невероятное. На самом деле. Вот так обмысливать. Так погружаться. И погружать вместе с собой. Вкрадчивый голос. Наверно (е). Чуть с хрипотцой. Трубка. И целый мир вокруг. И внутри. Это не знание. Это огромная вовлеченность. И испытание. Вот так жить. И так дышать. Не чувствуя - чуя. Предчуя. Неужели эти мальчишки и девчонки... могли вместе. И заодно? Как мы тогда. С Поляковым. Как же завидовал Эуфер. Это путешествие для избранных. Не подчиненных. Парящих. И готовых к полету. И усидчивых. Это элитарно. И волшебно. Как у алхимика, им же и воспетого. Или раскрытого. Мераб Константинович, почему и откуда. Почему... Всей жизнью. И всей любовью. Вернувшийся к нам. Открытый заново. И никогда не забытый. Грузин, рожденный для философии на русском. Избранный. И пока единственный. В своем роде. Потому что очень точно. По устремленности. По любопытству. По улыбке. По жесту. Чтобы дышать так. Чтобы так творить. Ах, вгиковцы-вгиковцы, какие же Вы... У нас тоже был Константин Михайлович Долгов. И Валентина Александровна. Гущина. Особая педагогика. Может быть, единственно верная. Педагогика служения. И ежедневной молитвы. Пытливости. И откровению.

[admin]

Шестов Лев Исаакович (1866-1938) "Философия трагедии. Избранные работы". Москва, Издательство "Юрайт". 2018 год. Серия "Антология мысли".

Если бы этого не было, ничего бы не было. О трудности и отчаянии. И безысходности. И о вере. Нет, вот так - о Вере. Не слащавой. И сусальной. О всесокрушающей. Невыносимой. Жесткой. Особенно с Киргегардом. И тактильно - с Достоевским. Особенно - с кошмарами Толстого. Шестов думает густо. Властно. Безапелляционно. Экзистенция как симфония. Очень плотной партитурой. Для большой группы инструментов. И с точно выверенным голосоведением. И соотношением тем. Можно ли быть таким строгим. Без назидания. Но и без возможности прощения. И искупления. Где достается всем. И даже Ему. В силу необходимости. И долженствования. И предопределенности. И, все же, к ненавистному ratio - четкая композиционная структура. И аргументация. В голосоведении. И еще - Ибсен. Если так, то драматург остается ведущим. Дирижером. Человеческого безумия. Трижды. Первый раз трижды. Без возможности подышать внутри. Расслабиться. Огромная ответственность Автора. И сила. Втягивающая. Толкающая. Обрекающая. Особенно, когда о бессилии. Сила о бессилии. С не показным темпераментом. И вязкой динамикой. И ни одного жеста нараспашку. Ни одной улыбки. Со своими Героями. И все же - в жизнь.

[admin]

Рюдигер Сафрански "Ницше: биография его мысли". Перевод с немецкого Игоря Эбаноидзе. Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации. Издательский дом "Дело". Москва, 2016 год.

Валентина Александровна читала Ницше так, что на всю жизнь. До дрожи. До со-присутствия и до со-чувствия. До окрыленности. Особенно - про рояль. Когда уже вовсе в другом мире. Здесь больше танцующий обнаженный. Через замочную скважину. И интерпретации. Подвиг мысли - всегда от нездоровья. От неустроенности. Точнее - far from обывательского благолепия. От такого физиологического покоя. От сытости. Здесь все гораздо мучительней. И безутешней. И яростней. Сознательный вызов. В высоту. Когда философия практики. То, что далеко уже в собственном поступке. От умозрительности. У Гущиной тогда - восторг от мужества. И боли. Здесь человека, все-таки, меньше устремленностей. Но финал - вот парадокс. Величия. И беззащитности. И это объятие лошади - в преддверии. Какая отчаянная трусость - не вековечить героя. Его отчаянную силу. Духа. И его раны. Не работать над ним. И вместе. Как много Ницше толковали. И толковали. Как и Иисуса. Какой удивительный и не сыгранный характер. Какое сознание. Какая нацеленность. В суть. "Век мой". Храни память блаженных. Не от мира его. И мир создавших. И о жизни здесь гораздо больше. О настоящей. "Не звоните мне больше".

[admin]

Ховард Айленд (Howard Eiland), Майкл У. Дженнингс (Michael W. Jennings) "Беньямин. Критическая жизнь" (Walter Benjamin A Critical Life). Перевод с английского Николая Эдельмана. I Издательский дом "Дело" I. Москва I 2018. Публикуется по соглашению с Harvard University Press.

Он шел по Пиренеям, как тогда Мандельштам. По мосту. Какая-то удивительная общность. В жертвенном служении. Интеллектуалов. И в трагедии. В счастливой трагедии бытия. И мысли. Как это могло произойти в Германии. Как. При такой возможности и необходимости думать. Ах... умники. Какие невиданные умницы. Космические подходы сознания. Как парадоксально. И как высоко. Как случилось такое. Как. И какой удивительный, стреноженный путь нации. Но Путь. Какая Дорога. И как все из настоящности и подлинности Завета. Сколько в ветхости мощи. О, нет, ребята, чтобы вы не говорили. И чтобы так написать. И с таким качеством. Особым качеством бытия. И вчувствования. Особый интеллект. Космическая оторванность. Тогдашнего. И сегодняшнего воплощения. Еще одна Судьба. В каком хороводе Судеб. И времен. В слоистом сознании. Теологии. Философии. Словесности. Ах... какая Германия. Почему так произошло. И почему так происходит. Сколько таинства. И потаенности. Сколько пружин. И внутренних механизмом. Склеек. Соотнесенностей. Фатальных ошибок. Парадоксов. Жизнь как Университет. Когда в тишине. И в келье. Но с такой жаждой быть услышанным. И понятым. Те, кто уходят далеко вперед. И даже без компаса. Но с правом Возвращения. С выстраданным и заслуженным правом вечного. Спасибо Вам, ребята, за это величайшее издание. За этот труд. Беньямин - за жизнь. За служение. За одиночество. И за любовь.

[admin]

Рюдигер Сафрански (Rudiger Safranski) "Шопенгауэр и бурные годы философии" с приложением "Размышление в старости" А. Шопенгауэра. Перевод этой работы был осуществлен при поддержке Института имени Гете, финансируемого Министерством иностранных дел Германии. Издательство выражает благодарность за помощь в подготовке книги Ирине и Светлане Заводовым. Москва: Роузбад Интерэктив, 2014 год.

Музыка перед обедом... примерно час - это хорошо. Духовой инструмент - в руках. И на губах. И стол в - клубе. И обязательная прогулка - после. И чтение - вечером. Оторванность в одиночестве. И назначенность. Сокровенность. И не повседневность. И такая связь с отцом. И той Германией. И такая болезненная и напрашивающаяся дистанция с матерью и сестрой. И важность, что есть средства, чтобы дышать философией, а не зарабатывать ею. Какие удивительные судьбы. И как совсем рядом, на расстояние дыхания и встреч - Гете. И университеты. Эта уникальная обитель тишины. И подлинности. И в отсутствие Жены. И по пятам Война. И смертоносный, захватывающий Наполеон. И друзья - где все на расстоянии. Автору и издателям - за Жизнь. Как же я вам благодарен, Валентина Александровна. И Константин Михайлович. Какое счастье знать, что Вы были. И есть - в каждой строчке. В отсутствие личного. В этих тяжелых минутах взбирания. И ухватывания. За островками стального мозга. Когда все собирается. И не отпускает. Пусть несколько минут. Но в блаженстве бытия. И воления. Того, что находится за гранью и по ту, до сих пор неведомую, сказочную сторону "здесь и сейчас". Неразгаданная вечность. И человеческая боль. В осознании. И в предугадывании. Что важнее.

[admin]

Тит Ливий "История Рима до основания города. Все книги в одном томе [перевод с латыни П.Андрианова]. - Москва: Издательство "Э" , 2017.

Карты... как же не хватало подробнейшей карты, чтобы вместе шагать. Там время течет по-другому. И совсем другие размеры. Пространства. И ночи. И все эти десятки тысяч убиенных (особая гиперболизация или обращенность в завтра). И смерть, смерть, смерть. И все это было. Было. Со мной и без меня. Как у Волкова "сталинской рукой с трубкой - в пропасть". Государство и жестокость. И все же... Достоинство. Вот как точка отчета. И дисциплина. И сменяемость ответственности. И сколько Славы. Как совсем по-новому зазвучало слово Триумф. И мало, что в отличие. И в мудрости и в святости - больше. Но почему же столько войн. И столько Героев. Сципион... тот, что Африканский. И Ганнибал - вот уж Повесть совсем не для маленького рассказа. И Персей. Все-таки, Силы больше. А вот эти чудесные Черепахи. И Знамения. Как удивленно и пронзительно этот мир смотрит на нас. А мы - на них. В огромном зеркале созерцания. И летающие птицы - над Ромулом и Рэмом. Где Вы. И как Вам спится. Под этой грудой нынешних камней. И пожаров. И бесчестий. Каково Вам про Героев теперешних. И про нынешнее одиночество. И позор. Как мы близко и как далеко. И как хочется прижаться. К тем, что были. И, может быть, не Были. Вовсе.

[admin]

Не звонче колокола. Но результативней. Когда просто честно. Просто правдой. И актуальностью. Смешно и дико, когда уже ЭТО стало сегодня Подвигом. В ответ на бессовестный и такой выпукло-нарочитый 25-ый кадр. И на все цинично и грубо якобы закамуфлированные кадры предыдущие (Андрей Вадимович, им так хочется быть режиссерами). Сражаться трудом. Профессией. Жизнью. Прямой философией. Искренней. Открытой. Обезоруживающей. За это - Осанна - хоружиям. Чье слово - оружие. Звенящее - как тетива. И разящая - как наконечник. Как скальпель. Как вызов. Как отсутствие приема. Пред всеобщим беснованием. И трусостью. Свинцовым мракобесием. И словоблудием. И сложно-сочиненностью. И сложно-подчиненностью. Пред ложью. Повсеместной. И обреченной. Перед пустотой. Опустошением. И нежеланием зреть. И видеть. Без маршей и орденов. Триумфов и оркестров. Тихо. Усидчиво. Достойно. С прямой спиной. Открытым забралом. И о самом важном. Под собственным знаменем. С заботой. И ответственностью. По-солдатски. Делать и делать. И не выбирать из плохого. И еще более плохого. И не быть в цугцванге. А светить. И греть. Светом озарять. Прямым. Точным. Направленным. Без расфокуса. И подразумеваемой в будущем цветокоррекции. Просто каждое утро. Из-за горизонта. И через не могу. Как бы не пытались его запретить. Свет. В принципе.

С.С.Хоружий "Злоключения традиции, или Почему нужно защищать традицию от традиционалистов". Научно-теоретический журнал "Вопросы философии". №9 2017 год. Издательство "Наука".

[admin]

Стивен Сейлор (Steven Saylor) «Рим» (Roma). Роман о древнем городе. Перевод с английского Виталия Волковского. Издательство "Азбука-Аттикус". Санкт-Петербург, 2017

Литературу надо бы читать потрудней. Поусердней. По крайней мере, не так легко. Мы разучились этой трудности. Нас тут разбаловали. Разучили. И когда "мировой бестселлер" - в этом уже преднамеренная устремленность к легкости. И к такому поверхностному жадному нетерпеливому сладострастному восприятию. Хотя... когда автор одержим... И все же... Вот этой плотности уравнений не возникает. Квантов. Стремления к. Внутреннего распыления. Иногда сухой факт - распаковка целого. А здесь история - как история. Славно. И так галопировано. И вскачь. Шутка ли - несколько веков. То есть особо не затрачиваясь. Таким росчерком. Интерпретатора. Очевидца. Так... похлопывая по плечу. С глянцем... Но при этом Сейлор - в Теме. И это очень важно. А почему не поимпровизировать? Вариативно так не развернуться? Понестись. Поиграть в. Заразить. Сыграть джем. С героями. С самим собой. И с читателем. И странным образом - внутренне тянет его еще вкусить. Послушать. Впечатлиться. На досуге. Там в запасе-то у Стивена много чего. И посвящение Ливиусу Титусу - здесь. Такая литературная Ванесса Мэй. Когда вроде и Бах. И при этом живенько. В распашку. При полном стадионе. И за ооо-чень дорогие билеты. И света много. И техника воспроизведения - самая совершенная. А забывается быстро. Угасает. Не работает. Но... потом. Потом хочется опять. Опять сладкого. Незатейливого. И грациозного. Опять же. Вообщем замкнутый круг. Какой-то.

[admin]

Александра Николаенко "Убить Бобрыкина. История одного убийства". Издательство "Рипол Классик" (Москва). Лауреат Русского Букера (2017 год)

Так может прозвучать только дебют. И сразу - на небесах. Как всполохом. Или зарницей. Или просто невероятной тоской, от которой кружится голова. И все - твое прошлое. И собственная неустроенность. И дикая, разящая ревность - сама беззащитность. И вся обнаженность и незащищенность в этом поступательном формо-творчестве. Душой. Нежностью. Детством. В неукротимом ритме Судьбы. И неизбежности. И такое израненное одиночество. И страшная зависимость и несвобода. Сколько их вокруг - таких. Как верно прочитаны и услышаны и так распознаны и убаюканы характеры. И характер Любви. И ее неотвратимости. И такой оглушительный и ужасный трагизм. Живописания. Живо-дыхания. Живо-молитвы. И столько растерянности. И гибельности. И угнетения... От шока повседневности. От плахи якобы уверовавших. Расстрельности. И неизбывной высоты. И религиозных стремян и паутин. Это так не мало - найденное песнопение. И такая стопудовая тяжесть Судьбины. И невозможности Поступка. Очень русская литература. Беззащитная. Беспощадная. И к-звездная. Кающаяся. Потусторонняя. Славно, Сашенька. Славно. А усидчивость... Бог с ней. Может, она и вовсе не обязательна. Потом... потом отредактируем. Перепишем. Исправим. Выправим. А сегодня просто будем дышать. И петь. И летать. И сниться. И падать. И прятаться. И не прощать. Самому себе.

[admin]

Лев Данилкин "Ленин. Пантрократор солнечных пылинок". Серия биографий "Жизнь замечательных людей". Москва, "Молодая гвардия". 2017

Ну чудо. Просто чудо. Необыкновенное чудо сотворил Данилкин. Смею... такого еще не было в русской литературе. Так биографии у нас никто не писал. Это далеко не наш вид спорта. И казалось, что мы никогда не сможем дотянуться до мировых высот. Данилкин даже не тянется... он перепрыгнул всех на голову. На две. На десять. Одним махом. С закрытыми глазами. Без разминки. Но собственной жизнью. Этот литературный Бубка. И вряд ли кто-то способен в ближайшее время к этому титаническому усилию и взрыву даже приблизиться. Такого Ленина мы не знали. Такого Ленина не знал никто. Даже, может быть, он сам. Настолько фундаментальным и исчерпывающим является исследование Данилкина. И его анализ. Фантастический. Ошеломительный. Но и этого мало. Это написано так... что всеядный Быков после своего Пастернака должен просто плакать. Непрерывно. И в подушку. Навзрыд. Более плотной прозы, более мускулистой, более изысканной, и отчаянно современной в этом лучшем романе (не только) 17-го года, да еще и в академическом сухопаром ЖЗЛ... ох, как это мощно. 900 страниц непрерывной атаки. Под стать визави. С неослабевающим натиском. Напором. И огнедышащей плотностью. А прилагательные... Словарь и сам Ожегов дрожат. От восторга. И упоения. А финал... А парадоксальное Откровение - от НК.... А постскриптум... Ох... Ребята, этот Мавзолей по-праву. И еще так ярко - к сегодняшним кремлевским. И к Главному. Ох, ребята, Ох.

[admin]

В.Н.Ерохин "Становление нации. Религиозно-политическая история Англии XVI-первой половины XVII в. в современной британской исторической науке". Серия MEDIAEVALIA Средневековье как историко-культурный феномен. Центр гуманитарных инициатив. Москва-Санкт-Петербург, 2016 год.

Либеральная и ревизионистская историография. Очень интересное сравнение подходов на примере конкретного периода. И конкретных событий. И фактов. Есть ли все-таки поступательность и взаимозависимость, или это, так уж если совсем упрощенно, - конкретный выбор в конкретных обстоятельствах. Или сумма выборов. Очень интересно. Так "рваная Реформация" - красивая иллюстрация теории (или версий) ревизионистов. Не предопределенность, а воля. Или ее отсутствие. Или сумма отсутствий. Или сумма волений. И возможность, неизбежность, но не обязательность выбора - еще раз - очень важно. Дышащая ткань возможного. И случившегося. Или не случившегося вовсе. Когда история складывается в результате. И известно только то, что доказано и то, что реально было. Даже в жизни одного человека. А потом в соединении. В построении. В соотнесении. А в потенции - такая историографическая картина. Полная белых пятен и неизвестностей - вопросов. Но от этого не менее живописная. Набирающая свою живописность смыслом. И значимостью выводов. Или пока невозможностью их. В любом случае такая отрада - внимать, стараться внимать, пытаться внимать фундаментальной исследовательской работе Владимира Николаевича. С подробнейшей библиографией, охватывающей все самые важные направления медиавистики по этой проблематике. И очень точно отредактированный текст - показать высшего качества. И сухая, педантичная, но досконально подробная выверенная аргументация на основе исключительно археологических, научных фактов. Знание, спокойствие и уверенность. Четко. Высоко. Значимо.

[admin]

Игорь Менделевич Гилилов «Игра об Уильяме Шекспире или Тайна Великого Феникса». Москва, Издательство «Международные отношения». Издание третье, дополненное. 2017 год

Да умница Гилилов. Просто и сложно – огромный Умница. Человечище. –Ище. С сердцем открытым. И тревожным. Пульсирующим. Настоящим. С фонтанирующей и усидчивой Душой. Вообще все, кто не устает участвовать в этом Карнавале, в этом искрометном трагическом масочном Действе, кто так напоен Жизнью, кто так храбр и не утешен, кто чувствует и распознает Игру и готов ей отдаться целиком и без остатка - достойны. И еще надо так уметь любить. Не себя. И не умозрительность. А полнокровную и всеобъемлющую жизнь. Ту, что на грани фола. Ту, что за границей допустимого. И это история не про имя. И не про маску. И даже не про человека. Здесь речь о чем-то самом-самом важном. О том, что не поддается анализу. И рассудку. Просто быть вот так влюбленным. И вот так преданным. Чтобы жизнь положить. Ради. Это так честно. И так по-человечески. О, Господи. Сколько же шелухи. И чепухи. Вокруг. И всегда. Сколько суетного. И праздного. Дикого. Жирного. Жадного. И просто рядом одинокое сердце. Одно. Отданное другому. На службе. На преданности. Сердце, отданное сказке. Которая даже не с тобой. Но в которой так хочется принять участие. Хоть миг. Хоть жизнь. Хоть во сне. Ради себя. И ради Него.

[admin]

Мераб Мамардашвили "Беседы о мышлении". М.: Фонд Мераба Мамардашвили, 2015.

Таких мало Людей. Таких - Единицы. Такой - Он - Один. Если есть в поле воин, то - Он. Если есть Откровение, то от Него. Если есть жизнь как Труд. И как Поступок. И жизнь как Испытание. Вообще по большому счету понимаешь - для чего на земле Человек. И все - для Чего. Если говорить о высшем смысле. И о пути. Это Он находит и открывает. В состоянии. Когда именно Стояние. В его подлинной устремленности. И сути. Он дает нам... профессии... жизни больше чем все вместе взятое. Идти по этой дороге. И так постигать. И так обмысливать. И так любить. И так восторгаться. И так темпом вторым играть, дирижируя. За Пруста - спасибо особое. Особое. Это невероятно. И как вот так - через Вас. То есть то, что никогда опытом. И можно просто пройти мимо. И сколько раз и сколькие - мимо. И ни разу вот так. Вот эта Ваша поступь в жизни... очень была видна в людях. Долгов, Поляков, Налимов, Гущина, Исаев. Как можно так?! И можно ли вообще без этого. Непостижимо. И когда в мысли - как Бах. И когда - как Денисов. И как Канчели. И вдруг рассердившись - как Лист. Хочется поклониться. И обнять. Прижаться и не отпускать. Соучаствовать. И просто внимать. Кровоточить. И миро - точить. Боготворить. Если и должен был быть человек, то только так. И разве можно как-то иначе?! Мераб. Константинович. Мамардашвили.

[admin]

И.В.Пешков "F1, или книга доказательств: теорема Шекспира как лемма авторства". М. Группа компаний "РИПОЛ классик", T8RUGRAM. 2017 год.

Игорь Валентинович, Вы знаете, - это просто отменно. Это праздник какой-то. Восторг. Восхищение. Более интригующего, доказательного, искрометного, волнующего научного Детектива я давно уже не встречал. Это классно - со всех точек зрения. Это и очень умно. И очень любя. И по языку - восхитительно. А главное - чертовки глубоко. И искренне. И еще раз - с огромной любовью. Наверно, это самая продуктивная Формула Великого Псевдонима. И даже если найдутся опровергатели, вряд ли с они смогут доказательно распутать эту высочайшего класса Вами сотканную ажурную паутину. Опровергнуть ее. Разрушить. Одухотворенную бязь выстроенного лабиринта Событий и Судеб 400-летней давности. То, что соткано и выстрадано под таким человеческим и профессиональным микроскопом. Да, именно благодаря Вашему интеллекту и прозорливости, многое становится осязаемым в эпохе, в людях... в его Гении. Да, фантастическая конструкция, Игорь Валентинович. Да, именно такого человека и такую личность я чувствовал за живой маской Шекспира. За этим не именем - Титулом. Так плодотворно работать и мыслить, и открывать - ах, как же Вам спасибо. И какое счастье, что есть такие фанатично преданные Делу ученые. Археологи Духа. Так вот Ты, оказывается, какой - Уильям Шекспир. И вот Кто - Он. Ну право. Гениально.

[admin]

Мэри Бирд "SPQR: История Древнего Рима". Перевод с английского Дарьи Поповой. Редактор Любовь Сумм. Москва: Альпина нон-фикшн, 2017.

Это самый кровавый, но самый результативный путь к истине. Мэри Бирд пропустила через себя весь... весь (!) мыслимый и немыслимый материал: документы, исследования, археологию... и далее по списку... напиталась, назвучалась (как там говорил Николай Васильевич), а далее... дальше... свой язык, свое мышление, своя речь. Удивительная. Искренняя. Полнозвучная. Этот бестселлер не читается - пьется - столько в нем теплоты, подлинного знания и честности. Редчайший случай - ученому легко говорить... по-настоящему дышать словом, парить... потому что это льется изнутри. Взаправдашнее. Заразительное. Игривое. Это свидетельство какого-то счастливого внутреннего рождения. И обретения. И такой реальной, будоражащей Нови. И повороты такие, и выводы... случаются только от всеобъемлющего пробуждения... как будто раскачивая правду и истину. Баюкая ее. Лелея. Дивное детище человеческой и научной жертвенности. И таланта. Таланта подчиненности. И дисциплины. Слава озарению. Чистоте - слава. И мощи человеческой - слава. И самопожертвованию. И самоотречению. Во имя истории. Такой величавой. Такой всамделишной. И такой нынешней.

[admin]

Журнал "Вопросы философии". №2 2017 год. Издание под руководством Президиума Российской академии наук.

И все равно, это безумно интересно. Как развивается современная мысль. Ставя перед собой самые трудноразрешимые задачи, а может быть, и не разрешимые вовсе. И все это вранье - что философия переживает сегодня кризис. Это всегда Путь наперекор. Потаенный. Индивидуальный. Отчаянный. В неизведанное. И неблагодарное. Кто в нынешней ситуации способен оценить и усилие человека, вовсе не направленное на решение практических задач. А испытывающее необоримое тяготение к Тайне. Бытию. И Сути. И рождается новый язык. И новая поступь. И открытия. И окрыленность - от сопричастности. Материал номера: Бабкова и Трубникова о монашеском плаще кэса. Здесь все - глубочайшее исследование, современный контекст и невероятное стремление к ясности смыслов. К их обретению. Совершенное открытие: нестандартная философия Франсуа Ларюэля - доклады и статьи с конференции в Серизи. Головокружительная оторопь. От сложности, но высоты. И абсолютный выход как границы возможного. Дорога в непознанное, а может и в еще несуществующее. Монин и Достоевский: отчаянное желание пережить и прочувствовать прозу величайшего психолога. И исследователя. Да, есть откровенно слабые материалы, чрезвычайно конформистские, соглашательские, в отсутствии огня. Но не в этом главное. Делать журнал сегодня, во истину гуманитарный и подвижнический - подвиг. И все шаги назад прощаются, если есть чудо - намываемая в обилии общественных нечистот возможность мышления. И дисциплины. Поклон - за это.

[admin]

Карл Фридрих Беккер "Древняя история. Полное издание в одном томе". Издательство "АЛЬФА-КНИГА". Москва, 2017 год.

С некоторыми изданиями расстаешься как с жизнью. Столько в них прожитого. И пережитого. Столько раздумий. Снов. Бессонниц. И вот они - те - далекие - так, что рукой подать. На расстоянии дыхания. Сердца. Жизни. И бессмертия. И ничего не меняется. И так же мы более искусны в жестокости чем в милосердии. И так же мы больше захватчики чем архитекторы. И также больше предатели чем верные. И все же... все же. Сколько же на этом фоне непрекращающихся войн и кровопролитий - человеческого созидания. И таланта. И стойкости. И красоты. И жертвенности. И силы. И истинной, высокой Трагедии. Устремленности. Воли. Сколько восторга взахлеб. И слез. И любви. И жертвенности - во имя. И даже в три тома - невозможно. И таким академизмом - уже не современно. И с таким иллюстративным и картографическим материалом (в современном, а не в том знаменитом суворинском издании) - и вовсе стыдно. Но можно простить все... пожалуй, все... когда вдруг за одной деталью... крохой и мелочью... встает далекое-далекое... но осязаемое и такое жгучее... стойкое, мужественное, беззащитное. И воистину - прекрасное. Осененное человеческим Гением. Бесстрашием. Верой. И даже безверием. Прошлое, которое, оказывается, никогда не кончается.

[admin]

Сьюзен Уайс Бауэр (Susan Wise Bauer) "История Древнего мира. От истоков цивилизации до падения Рима" (The History of the Ancient World. From the Earliest Accounts to the Faii of Rome). Перевод с английского В.Гончарова, Н.Тартаковской. Издание на русском языке AST Publishers (АСТ, Москва). 2016 год.

Вот детали... казалось бы...самой незначительной и странной в череде могущественных событий... хватает порой, чтобы вспыхнуло и заискрилось актерское сознание. Как это восторгается порой от чудесно-писания и выстраивания событийного ряда у Натана Эйдельмана, нашего уникального историка. И культура-веда. И Веда жизни. Когда сухо и поступательно, с многоголосием имен и дат, нагромождением незнакомого - трудно. Трудно необычайно. Хотя так нравится. Так влечется. Так играется. Но за карты и таблицы - огромное спасибо. Редкость. Чрезвычайная редкость. Чтобы так искренне и просто - в соотнесенности. В общем мерном ходе. Шаг за шагом. Дыханием. И Настоящностью. История звериного в человечестве. Все-таки, так. То есть, прежде всего, история звериного. И захватнического. И кровавого. История необузданной человеческой плоти. И жадности. Только закомуфлированная в новейшем времени под более благопристойные внешности. Но не утерявшая из-под-низа рыка. И оскала. И те факелы - из людей - в Риме. И изощренность убийств. Все в человеке. Под маской человека. Необузданного в своем насилии над миром. Только бы себе. Все - в нем. Неизменно. От тех... разлившихся рек. И первых плодородий. Ладно... уже в новом. И еще. Стиля нам не хватает. Чарующего литературного стиля. Языка. Полета. Собственной гравировки. Которую с таким нетерпением ждешь. Даже от исторической литературы.

[admin]

Эрнест Жозеф Ренан "История происхождения христианства. Полное издание в одном томе". Издательство "Альфа-книга". Москва, 2016 год.

Пытливость человеческая восхищает. Сегодня как никогда. И всегда. И огромный... невероятный труд. Труд как Жизнь. Истинного Ученого, работающего с документальными свидетельствами, наносными апокрифами и бессовестной фантазийностью как археолог к кисточкой. Бережно. Терпеливо. Поступательно. Дабы в сонмище наносных и мутных слоев обресть первозданные крупицы истины. Не сраженные Временем. Не утратившие стать. Первородные. Не выкорчеванные. Какой же Верой в Человека надо обладать, чтобы идти к его живому первоначалу всю свою жизнь, подчиняя и дисциплинируя собственную самость изучению одного из самых сложнейших и противоречивейших Явлений в истории. Основательность и объективность. Чистота линий и событий. Документов и анализа. Взгляд в небо. И в сердце. И собственное великодушие. И собственная воля. И бесстрашие. Груба жизнь. Груба. И ныне, и присно... и при рождении. Того, кто научил любить. По-настоящему. До Самозабвения. До Креста.

[admin]

Жан Фавье "Столетняя война". Перевод с французского М.Ю.Некрасовой. Издательство "Евразия". Санкт-Петербург, 2017 год.

Да нет, ребята, так нельзя. Как будто со старыми знакомыми. И с досконально осведомленными. С учеными как будто. С очевидцами. То есть мы так плотно идем по именам, названиям и событиям, с такой поспешностью и радостью, что, право, диву даешься. Играть надо и писать надо - как с чистого листа. С внедрением смысла. Постепенным. И поступательным. Бережней надо с читателем. Вкрадчивее. Ясней. Интригующе. Как с ребенком. И с обязательными здесь ссылками. Сопутствующими. С обязательным переводом терминов. Со стрелочками. С картами. Подробными. С разъяснениями. Это же такой труд. Такое путешествие. И так позорно его сливать суетностью. И скоростью. Да и пусть бы эти 500 страниц выросли бы втрое-вчетверо. Впятеро. Да не имеет значения. Подробностей в героях не хватает. Деталей. Нюансов. Запоминания. Выделения. Оригинальности. Чем надышаться. Накапризничаться. Посмаковать. Там же есть прекрасные примеры вдруг рассеивания туч. Такие островки безусловного бытия. Ароматов. Сочувствий. Вживаний. Все остальное - очень плотно. Очень. Без дарованного дыхания. Всегда-то необходимого. А здесь - особо.

[admin]

Журнал "Вопросы философии". №1, 2017 год.

Есть подозрение, что реакционеров больше. И сама заданная тема дискуссии. И каким языком она ведется. С некоторыми, очень радостными вкраплениями совсем юных философов. Значит, ума хватает крышку до конца не захлопывать. И пары выпускать. "Реалистический поворот" в современной эпистемологии, философии сознания и философии науки? Ох, когда из физики. И так взаимодействуя. "Системы и сети" - актуально. А потом как пошел Эйнштейн и теория относительности. Это и есть высочайший интеллект. Уровень понимания менее пяти процентов.Даже тональностей и инструментов таких не бывает - недостижимо. Все время перед глазами - вот этот в очках и сбрасывающий пепел. Это больше чем Одержимость. Упоение. Пространство и время. И теории. И еще Бугай топит Платона. Можно ли проще? Нет. Тема номера - египетская иероглифика. невероятно о языке Адама. Вот это и есть распаковка. Совсем не простой номер. Очень. "Схватывание" - поразительно. Этим языком можно как угодно глубоко. И точно. Но совсем не угадаешь где схватят. За ж.

[admin]

Е.Д. Браун "Войны роз: История. Мифология. Историография". М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016

Вот только так - погружаясь и погружаясь, намывая и намывая... и вдруг песчинка, но какой значимости и ценности "Friend" или "Worship". Подлинность через документ. И не требуется никакого домыслия и реконструкции. Ученый ясно идет по пути познания. Без примесей. Без вредных и вредоносных примесей. И такая ясная картина с причинами мифологизации истории. И переписывания ее под себя. Ничтожное самолюбование и самообустройство. Нахождение причин собственной несостоятельности. И жадности. И братоубийственности. Хирургическая работа. Без соплей. Какая важная поступь. Без суеты. Не больше и не меньше. Только то, что отпущено. И открытие слова "свитский". Как все просто выстраивается. И сколько еще важного там спрятано. Но вот этот путь расчищения смысла. Узкая специализация. И в этом - счастье. И испытание. И невероятная воля. И трудолюбие. Нежданно-негаданно. Самое важное и необходимое - с полки.

[admin]

Журнал "Вопросы философии". №10, 2016 год. Радостный номер. Круглый стол "Человеческая субъективность..." Исключительность сопряжений и терминологий. Современная выправка молодых. Метаэтика - много занудства. Вспомнили Карла Маркса, тут даже бы Юрьич не воспрял. А вот историю про Владимира Соловьева и "Московские ведомости" - по праву. Браво Ермичеву. Лучший материал номера. Так мощно в современный контекст. Очень и очень. Там и по фамилиям выстраивания библиотеки. И Сонтаг, кстати, надо к этому прицепить. И еще дискретное и континуальное, как тут не вспомнить любимого Налимова. С него, собственно, и начиналось все. И еще того домика Гоголя. "На заснеженном бульваре не горел фонарь..." Атомизм и монады - не хватило текстов докладов. Интересно. Книга двадцати четырех философов. Хорошо, когда текст аутентичные. И толковый перевод. Длугачу - особое спасибо за Вольтера. Как многого мы не успеваем. И не надо так дискредитировать себя Абаем. Даже и если очень нужно.

[admin]

Сьюзен Сонтаг "Против интерпретации и другие эссе" (Susan Sontag, Against Interpretation and Other Essays). Борис Дубин, вступительная статья, перевод, общая редакция переводов. М.: Музей современного искусства "Гараж" и издательство "Ад Маргинем Пресс", 2014 год.

Это значит оказаться в совсем ином мире общения. В другом воздушном пространстве. На облаке. И в нем самом. Не постулируемом. А лишь обволакивающем. Кажущемся. Ласкающем. И сколько имен. Сколько внутренних событий. И судеб сколько. Отдавших вот так жизнь странствию. По безмятежному. И совсем не схваченному. Призрачному. Безмятежному. И совсем витающему. Дразнящему. Неисповедимому. В этой ауре совсем не мирской чувственности. И не раболепности. И не усталости. Как будто бережно - из рук в руки. От души - к душе. Сколько распахнутых глаз. И не осознанных влечений. Не-правильностей. Не-законностей. Вершащих тайну. И обрывающихся. От внезапности. И собственно-верия. Такая дикая. И совсем невразумительная. С этим влекущим и не отпускающим ароматом. Как будто в едином теле. И в единой судьбе. От бесконечности. И невыразимости. Но невозможности иначе. И так... по списку. В финале. Кто не жил, а Был. Или не-Был.

[admin]

Карл Ясперс "Введение в философию. Философская биография". Перевод - А.К.Судакова. Издательство "Канон-плюс". Москва, 2017

Пером и головой надо еще и парить. Играть надо сознанием. Кудесничать. Три раза - впервые - текст. И очень все правильно. Чересчур правильно. До посинения правильно. Но как-то надо проще. И игривее. Даже в философии. Фундаментальность, она же не из тяжести. Не из поступи вот этой. А из какой-то все-таки сказки. И пружинистости. И даже разгильдяйства. Иначе - нельзя. Слишком мы суровы и серьезны сами с собой. Больше солнца впускать, что ли. Музыки больше. И стиля. В содержании стиль - это ведь самое главное (Спасибо Сонтаг). Так, чтобы потанцевать словом. Прижаться. Нашептать. Вот после Мамардашвили такая немецкая выспренность и тяжеловесность трудно дается. Очень трудно. Хотя есть попадание. Особенно на стыке психиатрии, психологии, религии и философии. Все это очень интересно. Как исторический опыт. И про характер философа, и соответствие (Долгов!). Но мысль и сознание - еще и хулиганство. Отъявленное хулиганство. Искрометное. Разве не так?)

[admin]

Хаминн, Бригитта (Brigitte Hamann) "Гитлер в Вене. Портрет диктатора в юности" (Hilter Wien. Lehrjahre eines Diktators). Перевод с немецкого - Ольга Козонкова. М.: Ад Маргинем пресс, 2016.

Фундаментальный научный труд. 20 лет, посвященные сбору материалов. Человеческий подвиг. И наше издательство - совершенный подход к Живому. Можно только с восхищением говорить о таком перфекционизме издателей. Спасибо Вам. Особо - за аромат. И фактуру бумаги. И самость - только в огромном желании знать. И понять. Вот именно такой материал - одна из самых важных составляющих профессии. Эпоха изнутри. Такой выверенный и очень точный срез. В разрезе. С удивительным и порой парадоксальным наполнением. Путь в неизведанное, где так много настоящности. От фактов и правды. И гул времени. И его ароматы. И вкусы. И даже воздух. И громкость. И вот эта - одна из самых страшных фигур истории. И только три ее года. Что... в чем... произошла вот эта чудовищная необратимость. Где щелчок. Отчего? И мир - на протагониста. И его глазами - на мир. И он - внутри мира. И мы. Полунищий художник и завтра - Гитлер. Шаг за шагом. Выверенная пропорция общих и крупных планов. Реальные свидетели. И свидетельства. Вена. Кажется, вот только вчера. И всегда - сегодня.

[admin]

Кантерян, Эдвард. "Людвиг Витгенштейн". Перевод с английского - Максим Шер. Редактор - Дарья Балтрушайтис. Москва: Ад Маргинем Пресс, 2016. Издатели: Александр Иванов, Михаил Котомин.

Надо просто говорить о Личности. И об Отречении. И главным образом - о Служении. И о цитате: "Тогда становится понятна и наша завороженность Витгенштейном, ведь, несмотря на свои интеллектуальные достижения, он так и не нашел свое Sitz im Leben - место в жизни - как и любой современный человек. Точно и гениально - не правда ли?) И вот этим людям из издательства. Разве может заменить экран гаджета вот этот аромат страниц... вот эту их фактуру... мягкость, буржуазность книги... и вовлеченность в тебя. Она манит, завораживает, нежит. Опьяняющие листы. Манкие. Обнимающие. Как можно вот так чувствовать век через материал... так мыслил и Джобс... тактильность - путь к настоящности. Ad Marginum Press - остров обитания. В общем здесь мир встречается со своей танцевальностью. И все не торопит время. И мытарства - нет. Есть счастье обретения. Судьбы. Страдания. Мысли. Языка. И пусть запертые в клетку. Но привносящие смысл в жизнь. Которой уже нет.

[admin]

Марсель Пруст "В поисках утраченного времени". Два романа легендарного цикла. Москва: Издательство "Э", 2017 год.

Здесь не надо ничего придумывать. Ничего. Есть один из лучших авторов мира - на все времена. С таким строем и стилем, что можно сойти с ума. Без этой всегдашней "вышел на улицу и повернул налево", как мудро восхищался Мераб. Ну, кто еще так мог? И еще сможет? Джеймс Джойс - Only. Два собрата, уносящие сознание в самое сокровенное, самое вот казалось бы здесь существующее... и все же ускользающее сущее... И так о любви и о снах... о мечте и вот... Ищущим, скользящим и схватывающим пером... вот так плести ткань, так ажурно и не рукотворно, что только воздух... и всегда - за горизонт. И когда "судеб сплетенье". И нет ничего равного прустовской душевной элегии. И даже на подступах. И как будто касанием. От которого в дрожь... каждой запятой... и как в небо, даже не сгруппировавшись. Идеальная проза. Как мета-язык. С идеальными ингредиентами. Нечеловеческого парения. И паранормального аристократизма. И с характерами, возникающими из небытия. И бытие творящими. И с нагнетанием рассвета. Когда мечтается о закате. Это же надо так дышать. И работать внутри. Каждого. И не ничего не придумать. Ничего. А только слушать. И слышать. И Есть Он. И присно. И Его Величество Марсель. Марсель Пруст.

[admin]

Мераб Константинович Мамардашвили "Полный курс лекций Философия Европы. Психологическая топология пути". Издательство АСТ. Москва, 2016 год.

Здесь невозможно ничего говорить. Как рыба с открытым ртом. Человек - счастье. На планете всей. И только раз - два - в жизни. А кому-то (о, счастливцы) довелось это слышать. В аудитории. Сколько таких людей на век? А на века? Тогда - Марк Яковлевич Поляков. Невозможность и счастье обретения. В процессе обмысливания. Идем по дороге. Вместе. Но с каким поводырем. Слава - блаженным. Умницам - слава. Это даже не уважение. Это согбенность. Уважительная согбенность. Коленопреклонение. Вот - Интеллигент. Такая сосредоточенность и погружение. И легкость. Понять и быть понятым. И весь мир дивится человеку. Как автору. И его смелости. Вот так сидеть и думать. Думать и говорить. И слушать. Пронзительность очеловечивания. Просто идти. И вот - совсем рукой протянуть. Прикоснуться. Надышаться. Избранный и простой. Этот фантастический грузин с неизвестной страны. Слышу песню. Хорошо как. Тепло. Спокойно. Восторженно-мучительно. Как объятие. Как утром обретение. Себя.

[admin]

O'Генри (Уильям Сидней Портер) "Дороги, которые мы выбираем" (Рассказы). Перевод с английского Е.Замятина. Москва: Издательство "Э". 2016 год.

Странно. Очень странно. Безусловно, один из самых совершенных рассказчиков мира. Есть такие озарения, что даешься диву. Пленяет все. Особо - мастерство. И как по разному: меняя галсы и очень много новых подходов, нюансов. И к каждому персонажу - с предысторией умения, но с неослабевающим интересом. И стиль - фантастический по органике. И юмор. Как же он считывается. И как осознается, но... Но вот здесь но. Я все думал - можно ли это сыграть? Актерски? Русскому актеру. Нет, невозможно. Это характеры вне нашей компетенции. Ибо почва другая, воздух другой, все строится на местном колорите, языке, отношениях. Пространстве. Это нам не вскрыть. На каждой странице есть перлы, от понимания природы которых американский зритель бы пришел в неистовство удовольствия. Но мы это не сможем передать, а наш зритель не сможет вкусить. Вот эта странная вещь. Удовольствие без радости пленится деталями. Хотя... их, повторяю, понимаешь. Понимаешь. Головой. Но этого мало. Хочется погружения. И знания. Чувственного. Подсознательного. Не получается. К огромному сожалению. И ничего с собой поделать не можешь. Ничего.

[admin]

Интонация... вот эти два человека... молодых... влюбленнных. Интонация "можетбытьлюбви" через интонацию невежества. Интонация улицы - неприспособленность, чужеродность, враждебность. Нечеловеческая интонация. Интонация толпы. Времени. Не сути. Интонация пространства. Вымаранное живое. Интонация лжи. Интонация глаз. И отсутствия зрения. Интонация воли и безволия. Подобострастия. Трусости. Интонация Власти. Ложь бесстыдства и преступности - и про мир, и про войну, и про жизнь, и про Украину, и про Сирию. И про себя. И про тебя. И про страну. И про дом Бориса Николаевича. Интонация высочайших негодяев и высочайших прихлебателей. Интонация из телевизора. Искаженность. Скрученность. Гадливость. Грязь и нечистоплотность. Интонация напора. Угрозы. Ненависти. И интонация якобы серьезного и смеха. От якобы юмора. От совсем неосознанного. Пластмассовая интонация. Ее нагнетания и во все проникновения. Непримиримость. Воинственность. Скудоумие и пошлость. Интонация обывателя. Умиротворенного и булькающего чрева. Посапывающего довольствия. И, конечно, все поглощающая собой интонация не закрывающегося холодильника. Но... интонация ветра. И... писем... тогда - от Фоменко и Кутеповой. Интонация несуществующего. Потустороннего. Желанного. Интонация сказки - вечерний Таллинн. Интонация обитания - от Чехова. От Цветаевой. Интонация несуществующего. Как всполоха. Как объятий. Шопена, Рахманинова, Канчели. Интонация берега. Памяти. Детства. Интонация бабушки. И совсем потустороннего - интонация обмысливания. Рукотворного. И нерукотворного. Кружева невероятного. Интонация мыслящего. Интонационный круговорот. Элитарность. Геометрия интонации. Неисчислимость интонационных смыслов. Интонация бездны. И космоса. Интонация непонятного. Но завораживающего. И окрыляющего. Интонация не знания. И постижения. Стремительность. Интонация невероятного - жизни.

"Вопросы философии". №8,9. 2016 год. Научно-теоретический журнал. Издается под руководством Президиума Российской академии наук.

[admin]

Алан Кубатиев "Джойс". Серия биографий "Жизнь замечательных людей". Москва, "Молодая гвардия". 2016 год.

Однажды не вернувшийся. Непрекращающееся странствие. Сознание как сущее. Поток самозабвения. Причастие континуальным. Исключительный проводник несбыточного. Поступь трагедии. И самоотречения. Нескончаемое преодоление. Многоголосие ненужного. Паутина раздоров. Апокалипсис не понимания. И волевая устремленность к главному. Назначенность - озарение из нездоровья. Мука неустроенностью. Одиночество как смысл. И творение бытия. Не предумышленность судьбы. И текст как литургия. В одном сознании - и день, и ночь. И начало, и финал. И смерть, и смерть. Гения трудно созерцать. И выдержать. И отстоять. Кубатиев смог. Редкостный Дар.

[admin]

Джеймс Джойс "Эпифании", "Портрет художника", "Герой Стивен", "Портрет художника в юности". Перевод с английского С.Хоружего. Серия "Библиотека всемирной литературы". Издательство "Эксмо". 2016 год.

Где-то совсем рядом. Замерев на полустанке. Одиноким вечером. Под звездами. И с привкусом невероятного. Предельная сосредоточенность. И мир - в одном сердце. Как будто все, что было - в тебе. Через каждый вздох. И даже все, что будет. Невероятное сознание. И личностная смелость. Когда человек берет на себя ответственность. И отвечает. И ждет ответа. И ответствует. В созерцании и в действии. Художник против Бога. Человек перед художником - как перед Богом. Творящий из себя Жизнь. И жизнь - внутри себя. И вокруг. И библейская эрудированность. Истоки и мотивы. Горизонты и следствия. Структура мышления и стиля. Концентрация как феномен. И независимость. Не раболепствуя. Единым порывом. К вершине мировой литературы. Джеймс Джойс. Из универсума в континуум. Без случайного. Сегодня - эпифании и эскизы. Завтра - Эверест. Поелику.

[admin]

Дональд Рейфилд "Жизнь Антона Чехова" (Donald Rayfield "Anton Chekhov: A Life"). Перевод с английского О.Макаровой. "Азбука-Аттикус", "КоЛибри". Москва, 2015 год.

Чтиво. И взгляд со стороны. Попутчики и соглядатаи. Слишком много личного. И так мало от судьбы. Очень все по-живому. И с живым пространством. С ароматами. И светом. С сигаретным дымом в тени гостиничного номера. Потрясающе: Суворин на вокзале. Очень много жизни. И все - из документов и писем. Без домыслов. Или домыслие - в подаче. В композиции. Особо - в эпилоге. Здесь - шокирующий росчерк пера. По осколкам. Очень пульсирующий материал. Исключительный. И вот так - мазок за мазком - Антон Павлович. Публичное одиночество. И такое щедрое. И постоянно рядом другой - Юрий Васильевич. Как внимательно, бережно и трепетно. К миру и к людям. Растерянность перед пошлостью. Счастливое обретение - интеллигенция. В белом воротничке и пенсне. И с огромной ответственностью перед миром. И титаническое преодоление трусости. Из его чутких глаз. На сегодняшних нас. Бррр...

[admin]

Питер Акройд "Лондон. Биография". Перевод с английского Владимира Бабкова и Леонида Мотылева. Издательство Ольги Морозовой и "Альпина Паблишер". Москва, 2015.

878 страниц счастья. Такого, что забирает тебя всего. И насовсем. Ох, как же он его колыбелит - город, объятый веками и нежностью. Победами и смрадом. Непокорностью и грязью. Величием и непредсказуемостью. Город как ребенок. Как плоть. Как организм. Как душа. Сколько таинственности и волшебства. Сколько величия и незащищенности. Полнокровия и отчуждения. Поцелуев и расставаний. Сколько преемственности и разрушений. Трагедий и пьедесталов. Отчаяния и героизма. Какая любовь к камню, к ночи, к небу. Сколько духовной и хирургической археологии. Сколько слез и безудержного смеха. Пива. Похоти. Растления. И непокорства. Воодушевления. Героизма. Сколько общего и общности. Наглости. Нации. Силы. Как будто бы весь мир - в нем. И все - через него. Как будто с королем - на троне. И с нищим - под мостом. Город - привидение. И город - мечта. Шедевр алхимии. Чудом о Чуде. Перед Всевышним. С индульгенцией - от всего. Лондон.

[admin]

Максим Кантор "Чертополох. История живописи". Издательство АСТ. Москва, 2016 год.

Название завораживает. Это надо так думать и жить, чтобы так писать. И так знать. И понимать так. Максим вызывает чувство необыкновенного уважения, восхищения и поклонения. Так изумительно излагать при таком объеме энциклопедических знаний. Сделать видимой живопись, пульсирующей, живой. Так быть в материале. Настолько точно и объемно. Не знаю, такое удовольствие от живописания искусства получалось только от Эйдельмана. Когда внутри заложена фантастическая любовь к предмету. Какая-то все постигающая. И беспрецедентный анализ. Вот истинно возрожденческая личность нашего современника. С таким глубинным разбором. И чутьем. При феноменальной эрудиции. Где каждое осмысление - как жемчужное ожерелье. Максим - сам живописец, так он накладывает собственные интеллектуальные мазки. Один на другой. И возникающий объем смыслов завораживает. Как мы мало знаем. Как мы мало понимает. И как мало чувствуем. Какой поразительный мир откровений нам дарило и дарит искусство, и мы все мимо, мимо, мимо. Талант выше любых атрибутов устроенности. Он в данном случае такой возвышенный, что все титаны живописи склонили головы. За память. И за восторг, подаренный нам Максимом Кантором.

[admin]

Джордж Оруэлл (Эрик Артур Блэр, англ. Eric Arthur Blair) "Все романы в одном томе". Издательство АСТ, Москва. 2015.

Это очень полезный опыт - читать все произведения автора в хронологическом порядке. Тем более, такого автора как Джордж Оруэлл - Открытие. С каждой строчкой объективно профессионально крепнет его перо. От тончайшего психологизма в романах "Дни в Бирме", "Дочь священника", "Да здравствует фикус!", "Глотнуть воздуха" с невероятными образами и портретами, через совершенно новую поступь для себя в "Скотном дворе" до кульминации творчества, где все сошлось - мастерство писателя с горячим сердцем поэта, гражданина и человека, - романа "1984". Последний необходимо (must!) читать, проходить и переживать в обязательном порядке в старших классах школы, каждый день зачитывать и обсуждать фрагменты в теле- и радио- эфире, навязывать социуму. Это то, что должно быть в каждом доме. В каждой семье. У каждого человека. Эта такая жизненно важная и необходимая прививка от тоталитаризма, а там, где он уже пустил свои корни - один из самых действующих препаратов. Это Социальная Библия. Это Манифест. Это Правда. Это тот редчайший случай литературы, где невозможно пропустить ни одного смысла - он перед тобой разверст. Это мощнейшее оружие, способное опрокинуть, перевернуть сознание. Никогда, пожалуй, еще не доводилось слышать настолько явственно сердцебиение автора и его боль в каждом слове, в каждой запятой, в каждом междометии. Это великое произведение. Вне всякого сомнения. Вне времени и пространства. И оно будет дышать,грозить и неистовствовать всегда. Пока существует Власть. И Человек.

[admin]

Ричард Эллман (Richard Ellmann) "Оскар Уайльд". Перевод с английского Леонида Мотылева. Москва: КоЛибри, Азбука-Аттиус, 2015

Это - счастье. В тысячный раз: нет им равных в написании биографий (Здесь Эллман - особо). Вот так - дотошно и любя. А любить есть кого: Оскар - художественное Явление. И нет ему равных. Он сделал собственную жизнь искусством. Высочайшей пробы - в смысле исследования самого себя. И себя-творения. Это такая экстремальная экспедиция к самым трудно достижимым территориям человеческой души и плоти. И их взаимодействия. И взаимо-уничтожения. Вот уже такой готовый сценарий. Причем, с любого места. И от любого события. Нити расходятся по всем направлениям. Пожалуй, только Мишель Фуко в 20 веке был столь же дерзновенным - но таланты не соотносим. Уайльд - такой беспрецедентный двигатель и разрушитель всеобщности. Выставленный на показ. Проявленный и раскрытый - до предела. Надчеловеческая Личность. И собственно его творчество, может быть, не знаю - лишь придаток само-искусства. Фантастическая особь. Только восхищение. И только бесконечное уважение к такой свободе - без маски. С такой оголенностью нерва. С такой вибрацией. И с таким переживанием рока. Человек и Художник, соединивший собой века. Связавший Древнюю Грецию и 19 век - сопереживанием и воплощением. Это один самых длинных человеко-путей внутрь себя. И в мир - как вызов. Нет слов, ребята - Гений.

[admin]

Рене Декарт "Сочинения". Санкт-Петербург. "Наука", 2015 год.

Так уж если совсем откровенно, то зануда ты, Рене, страшный. Твои истории про треугольники, конечно, век заворожили, и многие пали под неотвратимостью очищенной истины, но 600 страниц бесхитростных вариаций практически на одну и ту же тему - это круто. И так помирить в себе склонность к научности с размышлениями о вездесущности божьем может только истинный гурман. Но вот когда начинается история со страстями, и как там каждая в каком органе отзывается, и как кровь при этом движется в каком направлении, и как вскипают "духи" - это, конечно, Рене, перебор. Нет, ну, понятно, что век-то не нынешний, и многое ты проходил в первые, но этот отчаянный материализьм - это скучновато, Рене, скучновато. И язык от этого бедноватый. И тягостный. Не бодрящий язык, не бодрящий, Рене. Но финал обнадежил. Даже подмигнул чуть-чуть. И то - отрада: "Но мудрость как раз больше всего полезна в этом случае, потому что она учит властвовать над собой с таким уменьем, что беды, приносимые страстями, переносились бы легко и чтобы, таким образом, можно было найти наслаждением во всем". Вот так, Рене, вот так.

[admin]

Жан Поль Сартр "Бытие и ничто. Опыт феноменологической отнологии". Издательство АСТ. 2015 год.

Язык - дом Бытия. Выраженность языком. Вот в том же "Марсианине" - время далеко не сегодняшнее. Люди погружены в иное пространство. В том числе и смыслов. Почему речь остается такой же утилитарной, кухонной, общечеловеческой. Сартр ставит рукотворный памятник языку. 900 страниц не прекращающихся этюдов. Вызов себе. И себе. Сознание артикулирует. Сложнейшая материя. Возникновение слова. Выражения. Фразы. Скользить, не постигнуть. Истинное тесто. Когда из энергии рук. Он - не теряет себя. Ни на секунду. Как Бах в Хорошо Темперированном Клавире. Так обращаться с языком. Вновь - возникновение. Чеканная поступь. Пружинисто. Очень сексуально. Временами. Не секунды расслабления. На языке Другого. И других. Не философия - магма. Так удивительно работает сознание. И воля. Марсианин. В исключительности. Другой уровень. Оставив всех на берегу. Когда уже отделяется последняя ступень. И очень собрано. И правда - космос. Вот бы разверзлось в финале. И разряженность воздуха. И "жизнь прожить не поле перейти". Нет. Здесь сознание не отпускают. Расслабиться - не получится.

[admin]

Анри Лефевр «Производство пространства». STRELKA PRESS. Москва, 2015 год.

Это невозможно – как трудно. И невозможно – как привлекательно. То, что нельзя мыслить. Это, может быть, единственный мучительный и самый трудный, невозможный путь самопознания – через тесто. Ты мнешь – осязаемо неосязаемое. И неосязаемо блуждаешь. Тянешься. Негодуешь. Пытаешься ухватить ускользающее. И несуществующее. Это дико завораживает – не понимать. Но дотрагиваться. Пробовать на вкус. Перекатывать. Говорить о не бывшем, и, может быть, и никогда не в будущем. Только любовь к мудрости и самым трудным регистрам. Крадучись. На ощупь. И в полной темноте. И без перспективы света. Хочется постичь, но радость оттого, что непознаваемое есть. И оно скрыто. И недоступно. Его даже нельзя догнать. Ухватить. И оказывается, что все, что уже названо и прочувствовано – не есть мир. Не говорю об инструментарии. У Лефевра – свой хорошо темперированный клавир, но он прелестен тем, что рушит сам себя. Шаг. За шагом. По всей книге – как по топи. Без треноги. Он не отвечает на вопросы. Он глушит. Душит. Ранит. И как будто глазами ребенка. Классический пример вершины, достичь которую не представляется возможным. Ну, никак. Но она – есть. И есть Нечто или Вечность, кто вложил этот дар не разрешения в таинственного Анри. Все – в многоточие. В доминанту. Как в улитку. Как в раковину. С гулом. Из глубинного. Из самых недр мира. Из сердцевины. Из пламени. И плазмы. Из математики. И ее отсутствия. Читайте. Преодолевайте. Не торопитесь. Мук Вам. И сладости. Нового Вдоха. Вам. И покоя. В вечном непокое.

[admin]

Уильям Таубман "Хрущев". Серия биографий "Жизнь замечательных людей". Москва. "Молодая гвардия", 2008.

Вот такое авторское отношение к форме повествования вызывает искренне восхищение и уважение. Это ведь исторически оттуда - с вересаевских знаменитых "Гоголь в жизни" и "Пушкин в жизни". Уильям Таубман использует такой же убедительный как и биография писем ход - шаг за шагом, от источника к источнику, от свидетельства к свидетельству - и никакой самости. Вне собственного отношения. Вне собственных оценок. История человеческой жизни - как история реальная. С фантастическим количеством фактов и деталей. Это огромный исследовательский, научный труд. Точность его поражает. Аккуратность. Тщательность. А сам предмет повествования... Вся беда советских и новых российских лидеров в том, что они не образованы и не воспитаны как лидеры государственные. Это особый путь - на трон. Во времена царской России пестованию будущего государя - лидера нации - предавали огромное значение. Это не только определенный и серьезный набор знаний, это и формирование характера. Особого - с точки зрения отношения к миру, стране, человеку. Особого с точки зрения ответственности - в Служении. Трон кремлевский с 1917-го занимали люди не готовые. Случайные. Не назначенные. Не помазанные. Отсюда такое огромное количество ошибок. Ошибок катастрофических. И преступлений. Такое количество самости, дилетантства и беды.

[admin]

Мишель Фуко "Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы". Перевод с французского Владимира Наумова под редакцией Ирины Борисовой. Музей современного искусства "Гараж" и ООО "Ад Маргинем Пресс". Москва, 2015.

Хорошая литература чувствуется на ощупь. Энергия от книги идет особая. И здесь поклон издателям - в который раз убеждаюсь, что у "Гаража" с "Ад Маргенем Пресс" вкус отменный. И они очень точно и вкусно воспроизводят на бумаге (и по обложке, и по шрифтам, и по дизайну, по удобству ссылок) первоисточник. И здесь - еще низкий поклон переводчикам. Фуко - личность завораживающая. Он сам наполнен магнетизмом, а его темы и размышления - магия метафизики боли. Но в результате - чрезвычайно плодотворное, ясное, искусное, исторически оправданное моделирование реальности. И мира наказания - в нем. Мишель - арбитр и игрок одновременно. Философия, проверенная болью. И страданием. Понятно, почему слушатели так стремились на лекции необыкновенного француза. Он завоевывает сознание тем, от чего обычно бегут. О чем стараются даже не мыслить. Но девиантный мир существует и его границы гораздо шире чем мы даже можем помыслить. Чего страшимся помыслить. Этот мир создан нами, нами преследуется и наш же формирует. Фуко изучает и анализирует историю наказаний, и его логика порой обескураживает - настолько она очевидна, хоть на первый взгляд невидима. Сам стиль повествования как и стиль жизни самого Фуко - медленная пытка. Тяжелая. То есть, уже до момента, когда терпеть вообще невозможно. Оказывается можно.

[admin]

Сьюзен Уайс Бауэр (Susan Wise Bauer) "История средневекового мира. От времен Константина до первых Крестовых походов" (The History of the Medieval World). Издательство АСТ. Москва, 2015.

Мне радостно, что так люди умеют работать. Что исследуют такое количество материала. Что так тщательно систематизируют его. Это огромный человеческий труд. Сделанный с огромной любовью к предмету. И больше всего восхищает вот эта органика организации. Особо - таблицы параллельного событийного ряда. Соотнесение. Это очень правильная идея - синхронизация развития разных частей света и народов в их развитии. В поступательности своей. Конечно, обилие имен для восприятия трудновато. Но это - почти энциклопедия, где каждый факт индивидуален. Очень продуктивный материал. Всеобъемлющий. Важный. Это ничего, что редактор вынужден вносить некие правки и пояснения - пыл доверия, конечно, чуть снимает, но не вредит. Очень дорогая и уважаемая книга в библиотеке. И для ума. И для сердца.

[admin]

Эдмунд Гуссерль "Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Введение в феноменологическую философию". Перевод с немецкого Д.В.Кузницына. Санкт-Петербург. "Наука", 2013.

Плотная материя. Очень плотная. Чрезвычайно. До такой степени плотная, что прорывается сознанием, как тягучая шапка облаков редким пронырой-лучом. Чрезмерный автор. По отношению к миру. И к себе. И к языку. Титанический текст - как монумент. Без права и возможности огранки. Признаться в собственном бессилии? В непосильности веса? Если Человек смог так... Без права на вздох. Без единого вздоха вовсе. Без возможности игры. И вожделения. Без человеческого - как обыденного. И только в собственном эпохЕ. Пример сознания как идеала? Как "вот для и есть Человек?". Вне права на понимание. И сочувствие. Кто они тогда - бредущие по миру, кто по Антону Павловичу "едят, спят, пьют и любят...". Кто они все, если он один такой. Или просто пример - вот так могло бы быть. Но тогда - насколько страшна дистанция отчаяния. Остальных. И какое счастье, что они никогда его даже не узнают. Это в принципе невозможно. Это совсем другой мир. Там - за гранью. И здесь - совсем под рукой. Мир, который мы имеем, но до сих пор не открыли.

[admin]

Королевский двор Англии XV-XVII веков / под ред. С.Е.Федорова. Коллективная монография (Паламарчук А.А., Федоров С.Е., Бакалдина Е.В., Ковин В.С., Журавель Н.А., Буров С.В., Ковалев В.А). Санкт-Петербург. Издательство "Алетейя", 2015 год.

Молодые и талантливые ученые - англоведы. Выпускники Санкт-Петербургского университета. Умники и умницы. И точно - не от мира сего - заоконного. Исключительного качества монография. Где точность - вежливость королей. Изложение фактов. И документов. Препарирование сути - знание. Его Величество - знание. И на русском языке. Русские парни и девчонки. Очень круто, ребята. По-настоящему. Без дураков. То есть, столько тончайших нюансов и не знаемого, что взахлеб. Открытие за открытием. Да, конечно, мы чаще всего не догоняем терминологию. И, конечно, можно было о чем-то писать доступнее. Но разве тогда сотрясалась бы сознание от одного звучания эффигий или инсигний. Удивительная история. Чеканная. Ответственная. Какая нужная работа. Может быть, и мы через несколько столетий узнаем всю правду о себе. Или хотя бы часть - главную. Хотя бы - со стороны. Ну, например, из уст безусых россияведов. Из Кембриджа. Или Оксфорда. Но будем ли мы им интересны, если мы не интересны сегодня уже сами себе, - вопрос.

[admin]

Ян Мортимер "Средневековая Англия. Путеводитель путешественника во времени". Издательство "ЭКСМО". Москва, 2015.

The Times - благоволю - "бесконечно изобретательный Ян Мортимер является самым замечательным средневековым историком нашего времени". Да, пожалуй, это самое живое восприятие 600-летней истории. Здесь есть то, что напрочь утрачивается культурой, и о чем так вдохновенно говорил Саша Филиппенко - грязь под ногами, запах конюшен и хлеба, стук колес и вечерний свет, вонь лондонских нечистот и клопиный зуд - аура времени, ее органолептика, гинекология... да все, что можно реально потрогать сознанием. И соотнести. И соразмерить. И почувствовать. Так может писать и изучать только одержимый человек. И когда времени - нет. Есть рукопожатие... даже с ощущением температуры руки. И ее крепости. Прильните к источнику. Просто попейте... Не хватает сегодня экологически чистого. Без добавок. Без замутнений. Без идеологий, черт возьми. Не редактируемая и не патронируемая история - ни Мединским, ни, тем более, Володиным. Асами по смешиванию красок. И нечистот. Господи, спаси и сохрани.

[admin]

Ян Мортимер "Елизаветинская Англия. Путеводитель путешественника во времени". Издательство "ЭКСМО". Москва, 2014 год.

Вот так надо любить. Так только любить и возможно. Осязаемо. И вдохновенно. Только с такой теплотой и заботой можно говорить о своей родине. Вдумчиво вглядываясь в каждую цифру, каждый факт, в каждое событие. Исключительность исторической графики. За образом - мир. У нас такое вкусие только у Эйдельмана. Мортимер - рыцарь Англии. Казалось бы, такой далекой, но такой родной и вкусной. Запахи, тени, очертания, характеры, детали, вещи. Думы. Из собранного - рождение сознания. Совсем другого. И просто - шаг за шагом. Не поступью самосознания, а крадучись - самоотречением. Очень двигательное произведение. Нескончаемый документ. Что может быть поэтичнее? Касаешься пространства и времени. Впитываешь его в себя. Вкушаешь. Пробуешь. Великий труд собирания. Охранения. Осмысливания. И каждое имя произнесенное - звучит. Разве знал тот далекий британский бродяга, что его жизнь будет так важна для его потомков. Даже не предполагал. Такого счастья. Такого счастливого события. Все не напрасно. Ничего не напрасно. Только один укол издателям, кроме бездны благодарностей - внешний вид издания мог бы и должен быть иным.

[admin]

Энди Уорхол "Философия Энди Уорхола (The Philosophy of Andy Warhol). От А к Б и наоборот (From A to B & Back Again). Ад Маргинем Пресс, 2014.

Я вот даже представляю себе огненного поклонника (-цу) такой литературы. Макулатуры. И даже вижу его, смеющегося во весь голос на последнем монологе Б диною в 10 добрых страниц. Я вижу Энди и его расплывчатое, ленивое тело... и не вижу его самого. Да, может быть, вся гениальность - там. И это, действительно, самое актуальное из актуальнейших искусств... и даже, может быть, это художник, с которого спросится. И, кстати, даже если это продуманная провокация... хорошо продуманная... и если вся жизнь - провокация... зачем... ну, право....зачем... все равно мерзко от этих признаний пописал-покакал... вот уж совсем опущенная бытовуха... нет, понятно с претензией на... и с желанием посмешить... и вот смотрите....я - такой... а на самом деле. Такой жест очень известного и очень богатого человека. И, возможно, очень талантливого человека... И, действительно, теперь очень хочется воочию... Нет, смотрите... мир произносит с содроганием имя Энди... причем, мир интеллектуальный... и на хорошей бумаге... отменной бумаге... в обертке... чтобы сохранить совсем индивидуальный аромат страниц... И вот в предисловии типа "еще один художественный жест - еще одно великое поп-произведение художника"... фуфло это все, ребята... Сравните... просто сравните интенсивность внутренней жизни двух властителей дум - Мишеля Фуко и Энди Уорхола... и многое станет, может быть, ясно... Кто дум, а кто задницы.

[admin]

Джеймс Миллер (James Miller) "Страсти Мишеля Фуко" (The Passion Of Michel Foucault). Издательство "Кабинетный ученый". Москва-Екатеринбург, 2013 год.

Прежде всего, бесконечная благодарность издателям и переводчикам - Людмиле Володиной и Екатерине Лисовской. Это надо быть отменно смелыми, чтобы представить российскому читателю в нынешние времена Мишеля Фуко - ярчайшую, фантастическую, безальтернативную личность. С необыкновенной судьбой, замешанной в философию. И из философии черпающей жизнь. И смерть. И "опыт-предел" - как зашаг в неизведанное. В небытие. И даже в возможное присутствие там. Мы же даже не догадывались... что там было дальше... после ЛСД Грофа и структурализма Ролана Барта. Да вопрос просто в одном - в исключительной честности человека - что в голове, то и в жизни. И про наркотики, и про гей-сообщество, про СПИД и даже про садомазохизм. Сознание и тело. Постижение непостижимого. Жизнь как мысль. И как боль. И честно, честно... взрывая повседневность. И провоцируя ее. Сознательная отрешенность. И вовлеченность. Человеческий набат. Попытка соединения несоеденимого. Жизнь как провокация. Как вызов. Не гаденько вторым, третьим планом - а нарочито Первым. В себя. И в мир. Так пишется история. И биографии... Погружение в человека и философа по максимуму. До самого дна. Как опыт-предел. В Откровение. Уже самого Джеймса Миллера.

[admin]

Артур Янов (Dr. Arthur Janov) "Первичный крик" (The Primal Scream). Перевод с английского А.Н.Анваера. Серия "Philosophy". Издательство "АСТ". Москва, 2009 год.

Работа с сознанием - одна из интереснейших и самых главных, и самых сложных проблематик. Артур очень убедителен в том - как. Как высвобождается способность человека реально чувствовать. И как этого достичь. И результаты, судя по признаниям Янова, фантастические. Но... почему отредактированы автором дневники пациентов - слог один и тот же. Почему о творчестве лишь один абзац - и что такое путь к образу, к характеру - надстройка себя, погружение в инобытию - с проекцией "вперед" или "назад". Простите, Господин Янов, разве искусство, в конце концов, не есть также лечебный путь к высвобождению и к первичному крику. Почему ни слова о методиках не психотерапевтического свойства - о культуре работы с сознанием на Востоке и Западе, например, о ребефинге - дыхательной психотехнике Леонарда Орра (практики Мартынова - результат удивительный). Господин Янов в своем произведение чуть превысил норму саморекламы и своей единственности. Хотя... самое главное - его размышления и работа по устранению наиболее болезненных психологических травм в детстве, предопределяющих развитие человека, очень интересны... И поучительны. Лаборатория возвращения человека к жизни. Колоссальный опыт. И актуальнейший - с точки зрения всегдашнего недоумения "родители-дети".

[admin]

Ханс-Тис Леман (Hans-Thies Lehmann) "Постдраматический театр" (Postdramatisches Theater). Издательская программа Фонда развития искусства драматического театра режиссера и педагога Анатолия Васильева. 2013 год.

Очень давно в ГИТИСе читал лекции удивительный человек, человечище, мудрейший, красивейший... Очень читал теорию театра - так... что казалось в этой жизни ничего нет, кроме этих упоительных монологов... о неведомом, парадоксальном, чудодейственном. Это был момент профессиональной истины. Никто в моей жизни не говорил о театре так как Марк Яковлевич Поляков. Уже одно то, как о нем ревниво отзывался Эуфер говорило о многом. Если не о всем. Есть просто ремесленики. А есть профессионалы. И им позволено все - жить и дышать несбыточным. Обмысливать миры. И выражать их в слове. Ханс - Тис Леман - это оттуда. Это от Полякова. И еще - от умницы Исаева с постструктурализмом. И от Налимова. Леман обмысливает фантастически. Можно порой тонуть от одного его слова. От одного понятия. От одного всполоха. Это что-то запредельное. И по отношению к театру. И - к самому себе. И к каждому из нас. И, конечно, все это чудотворство - благодаря фантастическому переводу и комментариям Натальи Исаевой - редкостный, нечеловеческий талант, и небесная любовь к предмету. И благодаря Анатолию Васильеву, издавшему Лемана на русском. Эта книга, как она сделана, как напечатана, как структурирована - уже фантастически театрально. И так вдохновенно. И так по-новому. Все эти люди мыслят будущим. И уже давно шагают в нем, мучительно вытягивая за собой сознание современников. Как неодолимую, грузную, ватную, ленивую, беспросветную, жадную, циничную, не талантливую ношу.

[admin]

Освальд Шпенглер "Закат западного мира". Полное издание в одном томе. Издательство "Альфа-книга". Москва, 2014.

Можно об этом писать, и даже анализировать - можно, и даже делиться мнением - можно. Но как?! Как объять эту фантастическую, нечеловеческую эрудицию. Автор раскладывает пасьянсы дат, судеб, народов, рас, культур. Он жонглирует ими, смеясь. Я не встречал такого. И было ли такое. Когда-нибудь. Это все в жизни так - выбор Пути: или вглубь к назначенному, или вовсе не ступая. И все это - в его Сознании. А мы - лишь прикоснувшись. К анализу - как к бездне. Только в глаза его посмотрите. И на лоб. Это больше компьютера. Гораздо больше.И глубже. Он творит историю. Живого. И от его любимого Гете:

"Кто про три последних тыщи
Лет не приобрел понятья,
Будет темным, глупым, нищим
В повседневности объятьях".

[admin]

Чарльз Диккенс "Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим". "Азбука". Санкт-Петербург, 2014.

Надо изжить это вредоносное понятие "классика". Что-то от замшелости, занудства и истертости в нем. Если родник животворящ, вовсе не важно, когда он возник и какие позолоченные ярлыки на нем наклеены. Эта книга - изумительна. Настолько изумительна, что пьешь ее как самое изысканное и лучезарное вино. Вот это просто настоящий роман. Живой. С редкостной психологической проработанностью. Воодушевленной проработанностью. С тончайшими внутренними ходами. И лучшей предрасположенностью к драматургии. Богатство характеров. И их взаимоотношений. Есть самое главное - происходящее за и над словами. Когда действенно. И атмосфера чудодейственна. И среда. Исключительная мотивировка. Всех. И вся. Божественный стиль. И погружение в ино-реальность. Диккенс с тобой - здесь и сейчас. Обволакивающая проза. Рукотворная. Как будто - из сна. Из твоего позавчера.

[admin]

Робер Фоссье "Люди Средневековья". Санкт-Петербург. "Евразия", 2014.

Исключительный автор. С энциклопедическими знаниями. И вот они выливаются в такой форме - безудержной вовсе. Или даже в ее отсутствии. Такая масса теста, фактологии, которую хочется мять. Исследовать. На ощупь. Осязать. Вкушать. Здесь нет литературного дара, сильна педаль, акценты и смыслы набегают один на другой, не успеваешь ощутить и исправиться в каждом. Такое произведение - под лупу. Да у ночника. В тишине. Чтобы каждую букву. Этот континуум должен был приобрести размеры в несколько раз большие - так хочется разъять. Раздвинуть. Стройности нет погружения в деталь. Восторг - от фокуса. Автор настолько в теме и времени, что непосвященным дорога покажется не дорогой. С ним надо знать на уровне. Это произведение для посвященных. Как если бы, научившись читать, себе самому удивлялся бы средневековый человек. Но по заключению Фоссье - мы не то, что далеко ушли от тех времен, а просто живем и ныне в "средние века". Поэтому это чтиво не о нем, а о нас самих. Тем более смыслы требуют форма-творчества, но поплавать в его отсутствии - тоже отменное удовольствие. Хоть и не простое.

[admin]

Халлгримур Хельгасон "101 Рейкьявик". Санкт-Петербург. Издательский дом "Азбука-классика", 2008 год.

Теперь у меня на этой книге, на титульном листе есть запись от хозяйки гостевого дома в пригороде Рейкьявика Копавогур мисс Лили Йонссон. Под ее доброжелательным крылом я провел несколько незабываемых дней в столице Исландии. Удивительная проза. Это что-то от Джеймса Джойса. От его упоительного "Улисса". Абсолютное подключение к потоку сознания, только у мэтра он - всеобъемлющий, у исландца - персонализированный. Но от этого - не менее волнительный и насыщенный. Здесь "и дышат почва и судьба", и время. И среда, и обстоятельства. И характер. Фантастически живой. И, следовательно, непредсказуемый. Искренняя проза. До исповедальности. Напитанная совершенством окружающего бытия. И его человеческими несовершенствами. Взаправду. И все время - ввысь. И водопадами - вниз. Испытание островом. Неокрыленность судьбы. И ее абсолютное животворчество. Ничтожество. И вопреки. Отсрочка бытия. Предрешенность. И окаянность. Отложенность веры. И ее вездесущность. Любовь как кухонная утварь и как удар Неба. Такой роман пишется раз в жизни. И жизнью всей.

[admin]

"Густав Шпет и шекспировский круг. Письма, документы, переводы". Комментарии, археографическая работа, вступительная статья Татьяны Щедриной. Издательство Петроглиф. Москва-Санкт-Петербург, 2013.

Все понятно. И просто. Ясность. Был человек. И его сподвижники. Люди, преданные делу своему. Идее. Имени. Он питал их жизнь. Наполнял ее смыслом. Трудом. Качеством. И людей уничтожили. Этих умниц. Питавших страну. И жизнь. Живущих истинным. Безупречным. Мы возвращаемся к их дням и ночам спустя почти век. К их откровениям. Открытиям. Усидчивости. Какие пошлые инструменты убийства - люди. Какие омерзительные людишки, чьими руками это творилось. И твориться. Ощетинившиеся, озверевшие плебеи. На службе серости. И безграмотности. И воинствующего хамства. Слава тем, и другим. На поле вечного сражения. За человека. За назначенность. За настоящность. Они совсем не трусы. Они - герои. Кто воевал за Шекспира. Но вместе с ним - за самое важное в жизни. Свободу и Ответственность. За знание. За точность. За пунктуальность. Люди с белыми воротничками. Со взглядом вглубь. С нерастраченным восхищением. И неутомимым желанием восхищаться. Пуля. Стынь лагеря. Пытки. Как это можно простить? Никак. И никогда.

[admin]

Ричард Докинз "Бог как иллюзия" (Richard Dawkins The God Delusion). Издательство "Колибри". Москва, 2014.

Очень нужная книга. Очень своевременная. Очень полезная. Для здравомыслящих людей. Для людей ищущих. И очень смелая книга. Жизнью доказывать несостоятельность религии - дорогого стоит. Аргументированно. Страстно. Подлинно. Уважение вызывает исследование, доказательная база и научность аргументов. Ричард терпелив. Скрупулезен. Спокоен. В нем нет воинственности. Есть желание доказать. Со-беседовать. Выслушивать. То, что напрочь отсутствует у стороны противоположной. Шаг за шагом - к развенчанию в себе и вокруг себя. К истории. И к дню сегодняшнему. С вдохновенными и живыми примерами. Документировано. Веско. Не подло. В реальное спасение заблудших. С взыванием в разуму. Это надо читать обязательно. Это для Вас. Это для нас. Во многом шокирующее повествование. С шокирующей историей. И все же... все же...все же. Во многом согласен. Многому аплодирую. Со многим единомыслю. Только одно. Когда ранним утром встает солнце... когда мир просыпается во вновь откровении, когда сознание расправляет крылья... когда торжествует затаенность и тишина... когда думаешь о любимом и любимых... когда есть надежда на чудо... когда внутри бьется пламень... когда хочется жить и жизнь благодаришь... ты разговариваешь с нечто большим, чем дарвиновская эволюция... эта книга не объясняет главное и самого ценное в этом мире - Талант. Талант как чудо. Как Дар. Как Живое.Талант от Бога. И здесь вовсе не важна визуализация Бога, его история и география, язык его и его толкование... здесь есть просто осознание благодарности за даренный нам мир, выявленный в живом. Вера в жизнь - самое прекрасное, что есть на свете. И пусть это называется Богом. Или как-то иначе. Главное, чтобы это было.Религия же во многих своих проявлениях отлична от истинного, живого и по-настоящему божественного. И в этом ты, Ричард, абсолютно прав.

[admin]

Захар Прилепин "Обитель". Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2014.

Обитель чего? Очень важно это понять. Очень. Может быть, предопределенности. Финал-то какой. Ведь это модель мира. Нами прожитого. И проживаемого. Прилепин - большой автор. И даже не с точки зрения формотворчества, здесь есть большие вопросы. С человеческой точки зрения. Очень собранная личность. Нацеленная. С большой энергией. С судьбой прожитой. С любовью и ненавистями. О последних особо - здесь мы по разные стороны. Захар - Другой. Но не значит не любимый. Я для него - Другой. И ненавидимый. Это принять трудно. Простить можно. Даже вот не важно, что Соловки - по прямой - это Обитель всего. Мысль - не самая мысль. О религии - это особый разговор. Захар, если бы я Вас не видел в жизни... если бы мы не осязали друг друга... если бы не почувствовали нашей дистанции... Вы - большой Автор. И я надеюсь, что Вы пройдете еще очень правильный и плодотворный путь. И многое еще осознаете. И над многим будете размышлять... И в стране нашей еще произойдет много чего... Помолимся Вашему Богу, что не кровавого. На нашем веку. И на веку детей наших. И внуков. Не будем зарекаться от будущего. И от будущих Соловков. И от Соловков настоящих. Слишком много потомков Ваших героев. Слишком много. Нам есть о чем поговорить. Только - без ненависти. Без войны.

[admin]

Питер Хэммонд (Peter Hammond) "Ричард III и битва при Босворте" (Richard III and The Bosworth Campaign). Санкт-Петербург, Москва. 2014 год.

Наши издатели поскупились - в оригинале фото выглядят как должно. Здесь - не подобающе. Оттиск бедноват, но за публикацию - благодарность. Автор потрудился. Хэммонд - ученый. Ничего более фактологии. Книга доказанного. Тончайшие детали. Скрупулезность. И естественность. Автор не знал только одного, но чрезвычайно существенного - останки Ричарда будут найдены. И это значит, что исторический расклад опять меняется. Обогащается - точнее. Деталь - приложение 1 "Источники о битве при Босворте". На 11-ое место Питер ставит историю, написанную Томасом Мором. И подчеркивает - "исследователи ставят под очень большое сомнение достоверность большинства приведенных им сведений, и он, несомненно, приукрашивал факты. Поэтому, во избежание ошибок, было решено не использовать его труд вообще". То есть, вовсе. А что же Уильям Шекспир? Это уже вопрос нам. И про нас.

[admin]

Томас Карлейль "Прошлое и настоящее". Москва. Книжный Клуб Книговек, 2014.

THOMAS CARLYLE. Вот так. Без эпитетов. В сухом остатке. А так хотелось перейти на Диккенса или Набокова. Здесь проза - ни как блюдо. Все очень сосредоточенно, хоть и вдохновенно. Интересно идти по партитуре самого читаемого текста англичанами. Значит, они в нем находят себя. Это важно. И многое захватывает. Поначалу. А потом... вот эта убийственная простота... в сон клонит. Право. Хотя нет... И про героев... и про народ. Все точно. Прилагательных нет. Это не очень хорошо. Викторианская эпоха. Взгляд на французскую революцию. Работаешь с этой книгой. Преодолеваешь. Так вот, по - английски. Карлейль - человечище. Но так после него хочется пирожного. И пошалить. Послевкусия - нет. Хотя... фундамент тоже - не самая выразительная часть дома. А еще... надо просто увидеть Лицо... Глаза... чтобы понять bosom Великой Британии.

[admin]

Елена: История создания фильма Андрея Звягинцева. Андрей Звягинцев, Олег Негин, Михаил Кричман. Издательство СYGNNET, Лондон, Великобритания, 2014.

... он и к миру относится осторожно, как ребенок, в чем абсолютно не скрывая, признается... Это исключительно хрустальное отношение, почти хирургическое... и даже в этом ритм его построения мира своего. Он въедлив и дотошен. Он абсолютный само - истезатель... от этого дисциплина - его все. Даже в переплете - эта его настоящность... И глыба искусственности... не чуждой, но от Создания... И сын, появившийся на свет... и месячное не именование младенца Кричмана... и он уважать себя заставил - Негин об Отце. Троица во едином - З.Н.К. - живительная влага... невесть из какого родника... скорее от отрицания нечистот. От ужаса по ним. От неизбежности. Темой они выиграли все. Пленительно - о притяжении смыслов темой, а не наоборот. Приоткрывают завесу Тайны, не обнаруживая ее. Много - о Боге... как разительно изменился финал... об актерах... так может говорить только прошедший суть - низменную и одухотворенную... Уже история... но все явственней реальность открывает Елену... и очень точно об эмоциональности... Там очень много о Профессии... там очень много из Сознания... дивного... благородного... физико-математического... сплав пульсации и покоя... алхимия обмысливания... порой на 22...но когда в Истину - счастье.

Андрей Звягинцев, Олег Негин и Михаил Кричман снова едут в Канны. И еще - Лена Лядова. Елена. И Александр Роднянский. "Левиафан". Человек работает, значит, живет. И борется. И побеждает.

[admin]

Жиль Делез "Кино". Москва. ООО "Ад Маргинем Пресс", 2013.

Она и в камеру смотрит как-то особенно - сосредоточенно и отрешенно. Так, как будто мира вокруг нет. То есть, этот мир - не ее. Все - там - через объектив. Удивительная глубина. И самостоятельность. И всесокрушающая деликатность. И незащищенность. И при этом - чрезвычайная уверенность и сила. Знание о том, чего нет. Чего не видно. Не искушенному. Устремленность в нечеловеческое. И над человеческое. Обаяние внутреннего пространства. Она - не отсюда. Они самые интересные - не отсюда. Это взгляд нового поколения. Устремленность. Чистота. Воля. Осанка. Не назойливость. Вкрадчивость. Историческая предопределенность. И неизведанность будущего. Боязнь шага. И его неотвратимость.

Об этом Жиль Делез. Об этом - новое поколение. И поэтому - центр современной культуры "Гараж" - среди издателей. Откровение от Кино. Это уже не просто исследование. И не критика. И не описание. Сознательное погружение. Обмысливание. философия от Кино. Симфония смыслов. Может быть, так мыслил Герман. Это сознание, не поддающееся анализу. Если Бог создал человека, то для постижения. Изнурения жизнью. И то, что за ней. И ее воплощения. И предугадывания. И творения. Мучительный Труд. Не пускающий. Не поддающийся. Не разъясняющий. Ведущий по спирали нечеловеческой сложности. По лабиринту вновь-откровения. Литература, творящая сознание. И мир. И жизнь.

А имя это запомните. Обязательно его запомните. Вы услышите его совсем скоро. И не раз. Вам будет чем гордиться. Маргарита Александровна Карюк. Марго. В третьем поколении - Оператор.

[admin]

Мишель Пастуро "Символическая история европейского Средневековья". Санкт-Петербург, ALEXANDRIA. 2013 год.

Прежде, о "Библио-Глобусе". В дни скидок здесь по-прежнему многолюдно - даже тесно. Много хороших людей - умных. Много девушек - пытливых. Женщин - в годах. Беседуют. Всматриваются. Ищут. Здесь хороший мир. Уютный. Не глупый. И страшно произнести - был. Что-то происходит непоправимое. Утекает. Прощается. Что-то смелое. Даже храброе. Отчаянное. В названиях. В авторах. И уже что-то не находишь. Не находишь совсем. И нового не приходит. Сужаются полки философии. Не издают уже. Как раньше. Совсем ничего нет о протестантизме. Современная литература - рыночная. Фундаментальных трудов - мало. Избыток Ницше. Совсем долго стоит непомерно дорогой Фома. Тот, что Аквинский. Издатели тоже сдаются. Все меньше подвижников. Больше растерянности. И все больше пустоты. Как Быть? Вспоминаешь про уют домашнего чтения Гущиной. Все вымерзает. Пустынные улицы - вокруг. Закрывается даже "Кофеин". еще одно пристанище интеллектуалов. Куда дальше? Во что дальше. И будет ли так, как в осажденной Сербии - только свое, но очень добродушное. Или вымернет все - до нутра? Гибельность. Я никогда не думал, что так. Еще не край. Но предчувствие.

А Пастуро - это то, что создается в тишине тихой Европы. Также, как музыка Канчели. И еще многое, что мы отвергли наглым и бессмысленным лже-патриотизмом.

[admin]

Жак Ле Гофф "Рождение чистилища". Астрель, Москва. У-ФАКТОРИЯ, Екатеринбург. 2011 год.

Вы понимаете, конечно, такого рода труды - укор нам. Удар по всей нашей жизни. По уровню нашего развития. Да, главное - по отсутствию усердности. Тишины. Сосредоточенности. По отсутствию служения. Просто - взгляните объем библиографии и количество ссылок,цитат, в том числе на латинском языке. Вы меня поймете. Это мыслится, конечно, как огромный университетский труд. Он глобален по качеству подхода. По систематизации. По языку. Здесь обязательный поклон и чувство восхищения и переводчикам - Бабинцевой и Краевой. Это самое интересное и полезное для актеров и режиссеров - погружение в ино-сознание. Автор аккуратно внедряет его. Исследует. Препарирует. Очень точны акценты. Очень поступательно. Пошажно. Труд ученого - исследование документов и опыта - здесь во всем великолепии.Основательный труд. Долгий. Медиавистика - и как время, и как жанр. Через смыслы к сознанию. Это очень интересно, ребята. Правда.

[admin]

Дж. Р. Ландер (J.R.Lander) «Войны роз» (The wars of the Roses). Филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета. Нестор-История, Санкт-Петербург. 2013 год.

Работа – бесценна. И самое важное в ней – реальные свидетельства. Документы. Меня поражает одержимость этих людей, в данном случае госпожи Ландер. Ее любовь к истории и пытливость. Стремление к правде. И ответственность. Максимальное отсутствие самости. И погружение в героев. Время. Ароматы. Запахи. Движения. Мысли. Крупицы материала. Изнурительное добывание золотого песка знания. Вот эта скрупулезность. Дотошность. Въедливость. И максимальное стремление к объективности. Верю.

[admin]

Барбара Такман (Barbara W. Tuchman) "Загадка XIV века". Перевод с английского. Издательство "АСТ". Москва, 2013.

Фундаментальный труд. Скорее всего, жизненный. То есть, жизнь потрачена на него. Не потрачена - одухотворена. Жизнью наполненный труд. Настоящим. Только одержимые люди способны на такие подвиги - кропотливая работа. Исследование. Вдумывание. Госпожа Такман - абсолютно заслуженная Пулитцеровская премия. Медиавист высочайшего класса. "Век мой..." От большой любви сделанная работа. Очень бережно. Трогательно. Вот это - наука. Это - учебник. Это собирание. Коллекционирование. И обретение. Книга - величайшее достижение. Ничего не может заменить в жизни общения с людьми, которые дарят нам новые смыслы.

[admin]

Мандельштам, Осип Эмильевич (1891-1938). Полное собрание сочинений и писем: В трех томах. Составитель А.Г.Мец. М.: Прогресс-Плеяда, 2011.

Осип Эмильевич. Сердечная боль. Бухарин. 1000 рублей Пастернака, Ахматовой, Вишневского. Удар по морде Толстого. Папа. Тенишевское. С Цветаевой. Лагерь. «Я вернулся в свой город», «Век мой». Блок. Вячеслав Иванов. Финляндия. И мама. Воронежские тетради. И Рудаков. Чужая Москва. Ставский. Ставская. Идущий по дороге. Указатели. Данте. «Египетская марка». «Шум времени». Театр Фоменко. Киев. Царское село. «Я вернулся в свой город». Дайте на пропитание. Голова кружится даже в кровати. Снег. Савелово. Падение из окна. Звонок Сталина. Театр. Пластинка. Греческий и испанский. Она. Далеко-далеко. К Гомеру. Литературная колыбель. Санкт-Петербург. Нездоровье. Андрей Белый. Шагинян. созвучие. Звучание. Губы. Ребенок. Если бы вот так бережно… Солин. Горят огни. Иначе никак. Кожа. Вместе по улицам. По домам. По судьбам. Сердце акмеизма. Без дома. Не вспоминается имя жены. Прощальное письмо. Сохраненные рукописи. А человек? Поэт. 47 лет. Тишина. Бубенчики. Поезд. Пересыльный. Опять с мужиками в третьем классе. Курица. Свердловск. Чердынь. Конвой. Смерть. И еще - бесконечность.

[admin]

Русский Букер - 2013.

Андрей Волос "Возвращение в "Панджрут". Издательство "ОГИ". Москва, 2013.

Нет погружения в ткань. Не произошло. Не получилось. Нет восторга от прозы. От погружения в тончайший мусульманский мир. В восточную поэзию. Нет: и ароматов хватает, и подробнейшей мифологизации, и жесточайшей историчности, но самого главного - восторга нет. И это вопрос вкуса. И вовсе это не вопрос Автора, а читателя. Личный мой вопрос. Причина, может быть, в избыточности имен и названий, в чрезмерности персонажей, в фабульном качании. Но влюбиться не получилось. Оставался только труд пути. У Героев он был легендарнее. Почтительней. Зримей. У нас соприкосновения смыслов не получилось. Отчуждение - да. Но, еще раз повоторимся, к таланту Автора это не имеет никакого отношения. И все же - не хотелось бы мне видеть этот роман лучшим.

[admin]

Русский Букер - 2013.

Маргарита Хемлин "Дознаватель". Издательство "Астрель". Москва, 2012.

"Создатели" сериала "Пепел" - так называемые авторы сценария - Эдуард Багиров, Ренат Хайруллин, Дмитрий Новоселов, Марина Степнова и так называемые режиссеры Вадим Перельман и Тимур Вайнштейн - Вы, вообще, знаете русскую литературу? Вы, вообще, читаете что-нибудь? Чтобы так бесталанно, беспомощно преподносить Вашим зрителям свой Продукт, назовем его мягко так. Зачем терзать жизни и сознания ни в чем не повинных людей, я уж не говорю про свои собственные? Идите просто сходите в хороший бар. Так, по-пацански проведите время. А потом на досуге возьмите в руки роман Маргариты Хемлин. Просто почитайте. Подумайте. Посмотрите - как далеко от Вас ушагала финалистка "Букера". Главное - за мотивацией последите. Как в школе. Подробно - шаг за шагом. Как раскручивается спираль образов и взаимоотношений. Что такое психологизм. Язык, наконец. Против Вашего тотального неприятия школы. Академических основ. Традиций русского писательства. Я уж не говорю о Толстом. О Чехове, Господи прости. Вы, Господа, воинствующее недоразумение. Скачущее. Скучающее. И пожирающее все и вся. Только всерьез воспринимать Вас никто не будет, настолько это глупо и ничтожно. И о творчестве уж не говорите. Слов красивых не говорите. Не поплевывайте. Хемлин почитайте. Да не только ее. Есть у нас у кого поучиться. И у здравствующих, и ушедших. Стыдно - не будет. Вам - стыдно не будет. Нам - стыдно.

[admin]

Русский Букер - 2013.

Денис Гуцко "Бета-самец". Издательство "Астрель". Москва, 2013.

Очень современный, и очень - о времени. И во времени. Вот здесь как раз - головокружительная горизонталь. Литературный слалом. Но все - очень оправданно. И очень заставляет думать. Сопереживать. Очень точно выписаны характеры. И очень мотивировано. Верно. К сожалению, здесь в меньшей, в гораздо меньшей степени, по сравнению с "Лавром", мы можем говорить об индивидуализации языка. Но и, по всей видимости, целеполагания и необходимости у Автора в этом не было. Отсюда - скользишь по поверхности, многое опускаешь - в силу сюжетного интереса. И все же - достойный кандидат. Как Послание. И финал. Конечно, непредсказуемый, и тем более - закономерный. Разговор серьезный. О поколении. О времени. О выборе. Денис Гуцко. Мы открываем имена.

[admin]

Русский Букер - 2013.

Евгений Водолазкин "Лавр". Издательство "АСТ". Москва, 2013.

Очень хорошая проза. Очень. Тягучая. С внятным и мясистым языком. С нечеловеческой внутренней работой Автора. Грамотно, хорошими руками и хорошей душой замешанное тесто языка. Певучий роман. Осанистый. Сочный. Все, что касается вертикали, - интересно и уважительно. Что касается композиции, или горизонтали, особенно во второй половине - есть вопросы. Внутренние. Не всегда в согласии. Слишком много сил было отдано части первой, и больше всего самому началу - до смерти Устины и ребенка. Здесь - на уровне шедевра. Но самое удивительное - рождение вневременных обращений и параллелей. Здесь головокружительно с точки зрения обмысливания и философия. Вообще, Пространство и Время - фантастические герои Автора. Видно, как не случайно каждое обращение. Как оно бродило предвестием. Пред-откровением. Сложно-сочиненный Автор, при кажущейся сюжетной простоте. Незамысловатости порой. Такую работу уважаешь. Она рождена во внутренней борьбе. Но написано во внутренней тишине. И в Покое. Внутреннем. И еще - удивительно по-русски написано. Дышит почва. И судьба. Как много Пастернака. Вокруг нас. И в нас. И - перед нами.

[admin]

Надежда Мандельштам "Мой муж - Осип Мандельштам". Издательство "АСТ". Москва, 2013 год.

Читать каждый день детям. Сделать обязательным в школе. Все, что необходимо, жизненно необходимо знать о палачах. О времени. О их потомках. Различать их глаза. Видеть их руки. Знать их. Поименно. За каждый прожитый ими день. За каждую секунду их деяний. Знать поименно - всех. Без этого - ни сегодняшнего дня. Ни будущего. И ни прошлого. Время великих палачей. Система палачей. Ненаказанные. Не обвиненные. Страна без Покаяния. Фильм Абуладзе и книгу Мандельштам - первого сентября. Второго и третьего. И каждый день. И в каждую душу. И в каждую совесть. Расстрелявшие и сгноившие страну. Нацию. Народ. И жертв - поименно. Полное собрание. И читать, читать, читать. В храмах. Людям. Тем, кто остался. И тем, кто не слышит. Тем, кто закрыл глаза и уши. Читать, читать, читать. Назойливо и неотвратимо. До боли. На коленях. Так, чтобы почувствовать хоть толику того, что испытали Они. Они - наши родные. Истинные. Живущие. Страдающие. Умоляющие. Вопиющие. Всем миром - читать.

[admin]

Бертран Рассел "История западной философии и ее связи с политическими и социальными условиями от Античности до наших дней". Академический Проект. Москва, 2009.

И даже Бог с ней порой философией и философской казуистикой. Книга о нас и нам - о героях прошлого - думающих и трудолюбивых. И времена пострашней были. Гораздо страшней. А Они - превозмогающие страх. К свободе стремящиеся. К свободе истинной. Через сомнения и думы. И знания. И предчувствия. И интуицию. И через Веру - тоже. Обязательно - через Веру. Но не только высшую. Но и свою собственную. В себя веру. И всем Им тоже хотелось сладко и тепло поспать. И вкусно покушать. И на детей своих смотреть. И внуков. Но их устремленность к небу и справедливости - была превыше. Мученическая устремленность, до мученической жизни и смерти порой доводящая. Вот они герои - страница за страницей. И Герой в центре - Бертран Рассел протянул эту ниточку - от самого дальнего к себе современному. Он дышал и проживал с каждым - размышлял, анализировал. негодовал, ругался, преклонялся, восхищался, смеялся, вопил, сострадал, открывал, сравнивал - вспомните все глаголы, которые могут сопутствовать такому фундаментальному труду, и не ошибетесь. Конечно, он - в центре. 900 страниц Откровения. Человеческого откровения. И восторга. Надо так любить, чтобы так жить со своими величайшими предшественниками. Он берет их за руку. Они берут его за руку, подталкивают к будущему, а он - нас. Книга настольная. Не для разового чтения. Она манит. Манит в удивительный и никогда до конца не познаваемый мир - сознания и интеллекта. В мир творения. И соотнесения. В мир философии. Любви к мудрости. Азбука. Читать по слогам. И не единожды.

[admin]

Жан Бодрийяр "Символический обмен и смерть". Добросвет. "Издательство-КДУ". Москва, 2013 год.

Там он к финалу заблудился. И давление невыносимого терминологического пресса, взрывающего мозг. А начиналось все так славно, особенно про постмодернизм и симулякры. И так внятно. И поучительно. И диалоги с Бартом. И Леви-Строссом. И обращенность к Марксу. Там, где политическая экономия как симулятивная модель. И про метафизику кода. Про ДНК, особенно. И модная структура. И обращенность к телу как знаку. К демагогии тела. И, конечно, смерть. Эпоха "Несчастного случая" - это сильно. Очень. И Поэзия как истребление ценности. Бодрийяр мыслит очень продуктивно. И очень современно. Это огромная редкость. Быть в сегодняшнем контексте. И в то же время - со стороны и над. Поле доброго сознания. Позитивного. Сознание смелое. И спорное. Взывающее. Манящее. На коне.

[admin]

Оскар Фингал О'Флаэрти Уиллз Уайлд "Портрет Дориана Грея. Исповедь. Пьесы. Сказки". Москва, "Эксмо". 2012 год.

Давайте сначала - издателям. Это поступок. Просто - за эту серию. За отношение. За качество. Фундаментальность. Как у Мистера Уайльда - самый страшный грех - поверхностность. Чистое отношение. Монументальное. Дивясь. Любя. Восхищаясь. И даже - не за "Дориана". Здесь много сомнений по поводу психологии творчества. Много. Есть очевидность. А не намек. Моралите. Даже есть страх. Лучше не до... ах, нет. Лучше в точку. И откровенно. Как в жизнь. Но Лорд Генри - один из лучших литературных персонажей. По-гамбургскому. Не знаю, что там у Господина М., но русским не дано сыграть Уайльда. Или, если случится, это будет по-оскаровски. Шедевр - Как важно быть серьезным". И тоже - драма - бриллиант. В такой выделке. В такой филигранности. Отточенности. Изыске. Язык. Это уже просто, господа, наотмашь. Не подвластно уму. Брызжущий ум. Солнечный. Вдохновенный. Изысканный. И "Кентервильское привидение". Это даже не юмор. Это такая изысканная кухня, что можно "от этого, действительно, протянуть ноги". Это блюдо ароматнейших приправ. Если на свете есть проза и слог, то... Фигурным коньком по первому льду. И, конечно, De Profundis. Какая высота и нежность, ранимость и нечеловеческое вожделение потаенной любви. Какой нерв и возвышенность. Меткость. И ранимость. Звериная ранимость. Твердолобый, свинцовый, кондовый мир - против всполоха и дыхания. Против мурашек по краешку кожи, против ласкательного ощущения мира. Против удивительной организации. И анатомии. Против вызова. Против утонченности и пианиссимо. Против касания реальности. Против устремленности. И забытья. Против таланта удерживать и расставаться. Против космической влюбленности и неземной любви. Против художественного чувствования и осмысления. Против опыта ради. Против птицы несущей. Растения кивающего. Против волны обволакивающей. Против утреннего. Против всегдашнего. Кто они, ротозеи, мечту растаптывающие. Что Вы знаете о нем. И о ней. Не знающие его Тайны. Их тайны. Их безрассудства. Их тишины. Их дыхания. Жалкие. Смертные. Ничтожные. Что Вы противопоставили этой птице. Гусеницы своих сапог. Отрыжку своего блеяния. Вонь своего делания. Оставьте их, Поэтов, вечности. Вечность с ними разберется. Там. Высоко. Погладит. Прильнет. Согреет. У них своя жизнь, на жизнь не похожая. Дайте им полетать. Не стреляйте.

[admin]

Юрий Лотман "Семиосфера". Санкт-Петербург, "Искусство-СПБ", 2010.

В огромных нечеловеческих страницах - бездна смыслов. Человек погружающийся. В книге - более содержательный чем на ТВ. Кому-то не идет читать лекции. Но здесь - недостижимость. Где-то там наверху. И такой чистый воздух. И такое пространство. И притягательность. И объем. Мыслящий Человек - неизмеримо больше всего остального. И так близко становится Тарту. И университет, где рождались смыслы. И, конечно, укоризна. Нашему пустобрехству. Поверхностности. Не глубине. Отчаянному и пустому не погружению. Лже-любви. Перепехнуться. По пути. Вроде как-то. О чем-то. И вроде весело. Но нет самого главного - глубины. Культуры. Старания. Тишины. Погружения. И Дум. И их властителей. Так... все чуть-чуть. По верхам. И любовь - по верхам. И смерть - по верхам. И враги - по верхам. Напраслины. Глупости. Тогда зачем все? И еще так якобы вдохновенно. А здесь шаг за шагом. Дыхание за дыханием. По ступенькам. И всю жизнь. И еще Солженицын. И Канчели. Лихачев. Неустанно. Вглубь. В себя. В Мир. Вчитывание и считывание. Потрясающе.

[admin]

Г.В.Ф.Гегель "Система наук. Часть первая. Феноменология духа". Перевод Г.Шпета. Комментарий Ю.Р.Селиванова.

И те, кто давным-давно в бронзе. Кто изучается по необходимости. Редко - по назначению. Очень трудно. Это правда. И намного прозаичнее Гуссерля. Но не менее захватывающе. Это какие-то особые люди. Никогда мир не был более возвышенным. И небесным. И склонным к созерцанию. И обмысливанию. Но находились люди, нет, не люди - гораздо больше и выше, кто парил на горизонталью. И устремлялся ввысь. И в глубину. Кто заставлял себя и нас мучительно думать. Кто тянул за собой в соответствие. Кто размышлял. Кто дарил миру победу мысли. И оправдание житию. В огромным пространствах бытия. Это исключительная опора тем, кто осуществляет себя. Кто не разочаровывается, а радуется. Мир как музыка. И поэзия. Как слово. В его истинной назначенности. Кто творил мир. И удивлялся ему. Восторгался. "Драма - коллизия между страстью и долгом, комедия - между долгом и долгом". Каково? А обращенность Селиванова к Достоевскому: "Сама широта просвещенной натуры человека не может не способствовать одновременно ее низости". Пьем исключительность человеческого Духа. Как из родника. Очищающая философия. Пронзающая. Всепобеждающая. Философия Смысла. И истинного Духа. Согревающего. И завораживающего.

[admin]

Эдмунд Гуссерль "Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии". Книга первая "Общее введение в чистую феноменологию". Москва, Академический проект, 2009.

Божественно-тягучая проза. Философствующая патока сознания. О сознании. Особенная музыка. Водящая тебя по лабиринту непрекращающегося танца умственных изысков. То, что не читается - танцуется. Гуссерль - фантастический партнер. Он вьюжит тебя капитально, но делает это так изысканно, так томно, что даже, отпуская порой, казалось бы, очень далеко, не ревниво чувствует на тобой безграничную власть. Не диктаторскую. Это отпускающая ткань. Дышащая ткань. Не спутывающая. Не стреноживающая. В ней легко танцевать. В ней дышится. Свободно. Это произведение можно "выигрывать в себя бесконечно". Константин Михайлович, как Вы были правы, - философию надо изучать на языке оригинала. Гуссерля - на немецком. Но и в чудодейственном переводе на русский (А.Михайлова и Н.Михайловой) - пьянит аромат словоизвлечения. Слово-рождения. Слово - откровения. Слово - открытия. Слово - педаль. Фантастическая работа ума. И для ума, о тайнах которых Гуссерль так вдохновенно плетет свой узор. Неповторимый.

[admin]

Герман Мелвилл "Моби Дик, или Белый Кит". Москва, "Эксмо". 2010.

Да, нет. Должна быть и такая литература. Я представляю даже этого читателя - идеального читателя. Но как-то неудобно читать выспренные послесловия про смыслосодержание, про скрытые метафоры, про гносеологию. Обезличенная литература. Вне языка. Вне стиля.

[admin]

Андрей Белый "Петербург". Москва, "Эксмо". 2008 год.

Конец Света. 21 декабря 2012 года. Пошлые домыслы и массовая истерия. Клинч всеобъемлющего бессмыслия. От жадности. От обжорства. От всеразрушающей самости. Мы празднуем и беснуемся. Наслаждение от Утраты. Восжигание Апокалипсиса. Провокация Апокалипсиса. И даже, если они говорили о смерти, то о смерти Интеллекта. О кризисе Разума. О погружении человечества во мрак собственного скудоумия. И всеобъемлющей экспансии Слизи. Не православие, а экология как главная дисциплина. Этика. Мирограмота. Противостояние Инобытию. Вирусология. Титаны Серебряного века. Последние Рыцари человеческого. Живого поборники. Падение мира и противостояние личности. Гибельность и Возрождение. Умирание и Восставание. В Отце - Жизнь, в сыне - Смерть. И наоборот. Связь мира, времен и поколений. И все в тартарары. И в этом страх. Ужас. Гибельность и загнивание в себе. Иступленное восприятие ухода. И матери уже почти совсем нет. Разорванность Пространства и Судьбы. Невыносимая Боль как основа Творчества. От Судеб Мира - к собственной Судьбе. И наоборот. В Пространстве - Блок. И - Андрей Белый. И Она. Как причина и следствие. И зарифмованный гибельностью Петербург. Петербург - от Отчаяния. Уносились Судьбы вихрем. Одушевление неодушевленного. Дышит Судьба и Почва. Время выявлений. И молитв. Глаза, устремленные в Небо. Распахнутая Сущность. И боль от насилия. От утраты. От Невозвращения. Падение в пропасть. Как восторг. И вдох Нового. Гибельным восторгом заражаюсь. Поэзия ухода. Инакомыслие. Исступление. Судорога мира. Могущество умирания. Восхождение в утрату. Борение с неизбежностью. Мир рожден ради таких Человеков. Мир никогда не умрет ради них.

[admin]

Франц Кафка "Процесс", "Замок", рассказы ("Превращение", "Исследования одной собаки", "Певица Жозефина, или Мышиный народ", "Как строилась китайская стена"). Москва. Эксмо. 2012.

Содержательная, качественная тягучая проза. Абсолютно индивидуальная. Безжалостные конструкции. Нагнетение смыслов. Литература тисков. Не отпускающая. Стремительная. Чудодейственная. Система и Человек. Человек против Системы. Система как Организм. Как Явление. Как Образование. Образование злокачественное и неотвратимое. Живое и Бесчеловечное. Ярчайший пример Противостояния. Франц Кафка. То, что не забывается.

[admin]

Теодор Драйзер "Американская трагедия". Перевод с английского З.Вершининой и Н.Галь. Москва. ЭКСМО. 2011.

Клайд Грифитс. Один из самых совершенных персонажей мировой литературы. Совершенных в виртуозном исполнении Автора. В смысле Объема и Гравировки. В искусном и тщательном сплетении мотивов и следствий. В прорисовке. Роман как школа психологии. Высшая школа. Академия. Конструирование психологического узора. Открытая работа Сознания. Фантастическое творение. Чудовищная трагедия живого. И чудовищная история несправедливости. Взрывает нутро. И открывает все шлюзы. Как "Зеленая миля". Предопределенность наказания. И ужас от его степени. Мотивация преступления. Стремление к счастью. Сексуальная раскрепощенность и безудержная устремленность архаичного, дионисийского, природного сознания в безжалостном столкновении с насильственной, не аргументированной христианизацией и социальными запретами. Человек как птица. И человек как часть механизма. Война молодости и закона. Природы и искусственного Нельзя. Ах, какая книга. И какой умница - Драйзер. И так подробно. В человеческое. Такая жизнь внутри персонажей. И обстоятельств. Очищающий роман. Возвращающий. Заставляющий рыдать. Читать в 20 и в 40. От первой и до последней. Не Книга - Жизнь. Истинная жизнь. Как Дар. Как Событие. Как истинное Счастье.

[admin]

Джеймс Джойс "Улисс". Москва. "Эксмо". 2012.

Самая таинственная и самая теплая книга. Для - меня Открытие. Для меня - лучшая прочитанная за всю жизнь Книга. Пока она была со мной и во мне - она формировала мою Жизнь. Сознание. Желания. Отношение. Она влияла на меня. Сопровождала. Конечно, лучший роман. Читаешь комментарии и послесловия - ни к чему. Там, в самом Улиссе - и пространство и время. Без объяснений. И без пояснений. Разговор с миром. И тебя впускают. Или не впускают. Огромное энергетическое притяжение. И как много вверх. И вниз. И еще во многое, что объяснить нельзя. Какая изысканная и действенная непонятность. Как будто лепишь мир на гончарном круге. И ты на равных. У Джойса в объятиях. В объятиях смыслов. И напряженности. Сон о мире. Сон о литературе как сон о мире. Сон о Слове. И космическая внесюжетность. Книга как друг. Истинный Друг. В бесконечном одиночестве. Вот вопрос - то, что может сделать только это искусство - слово. Книга для актеров. Тепло литературы. В космическом пространстве. Ты и скользишь, и обитаешь. Джойс - гордость человечества. И гордость человеческого. И гордость профессионального. Наслаждение профессией. И миром наслаждение. Талант для того, чтобы восхититься. Книга, которую берут в космос. Дочитаться до глубин - и не вернуться. Книга под подушку. Книга как объятие. И настоящность. И нужность. И устремленность. А самое главное - необходимость каждого на свете. И до тебя. И после. И твоя необходимость. В какой-то бесконечной Связи. И в бесконечной взаимозависимости. И зависимости такой силы, о которой даже и представить невозможно. Камешек в Дублине и завтрашний ветер. И твоя не встреча. И все заодно. И помнить каждого. Бережность. Чему только не учишься у Джойся. Но бережности, прежде всего. Ничего не забыть. И никого не забыть. И невозможно что-то или кого-тот забыть. Или забыть что-то у кого-то. Все пишется. Пишется все. Все записывается. Даже если не нами. Даже если не ими. Но все записывается. Пишется все. И абсолютно не важно где и кем. Но магнитофонная лента, лента Креппа - шаг за шагом, поступок за поступком, мысль за мыслью, слово за слово... И ты слушаешь. И мир слушает. И он слушает. И слушаешь ты себя. Все записывается. "Жизнь прожить - не поле перейти". Такое - на всю жизнь. Джеймс Джойс. Улисс. Определяющий судьбу. И толкующий мир. И оправдывающий Человека. Вон он пошел... Видите? Проследите за ним. Как откинулся обшлаг его грязного плаща... Всмотритесь в лицо. Это человек. И он живет рядом с Вами. И он живет. И еще миллионы огней. И там живут. Не забывай мир. Думай о нем. Его очень мало. Его критически мало. Вслушайся в него. Мир как общность. Как сплетенность. Как узор.

[admin]

Владимир Набоков "Камера обскура". Издательство "Азбука". Санкт-Петербург, 2012 год.

Это такое счастье - возвращаться к великой литературе спустя годы, события, радости, беды, откровения, ошибки, обретения, потери. Спустя годы! Спустя жизни! Это так здорово - преломление инопонимания. И новые ракурсы. И степень тождества. И разность себя. Очень сальное ощущение от некогда самого любимого произведения Набокова. Как будто все одним грязным маском. Широким и влажным. Без детализации. Как будто совсем другой Владимир Владимирович. А тогда... шокировал сюжет, наверно... вязкость эта, бязь такая... бязь... (не к ночи будет упомянут Александр Павлович с Андреем Викторовичем). Это ведь тоже гениально - тема. Это же очень важно еще нащупать, услышать, почувствовать, осязнуть... как-то вот... палкой в болоте... и все сразу наизнанку. Странно. Очень странно. Или книги и автор приходят изнутри тебя самого. И это ты привносишь эту палитру осязаний... Может быть... В любом случае, книга как ключ. Как знак. Как прочтение. Как толкование. В любмом случае Набоков рукоплещет не только себе и Богу, но и материалу своему - нам. И все же вот это соседство в одном томе "Короля" и "Камеры" - не случайно. Эти две картины должны висеть на стене рядом. Как-то они разговаривают друг с другом. И в друг друга всматриваются. Очень надо точно настроиться, прислушаться... и вкушать.

[admin]

Владимир Набоков "Король, дама, валет". Издательство "Азбука". Санкт-Петербург, 2012.

Такого не бывает: чтобы ни одного лишнего слова. И чтобы так тягуче. И так созвучно. Чтобы тревога нагнеталась так вязко. Чтобы финал с такой ясностью расставлял все акценты. Чтобы каждая деталь так предчувствовала итоговую прозрачность. Композиционный шедевр. Сочинялась ли когда-нибудь такая психологическая кантилена? Абсолютная континуальность. Творческий изыск. Отменное послевкусие. Оглушающий аромат. Обволакивающая Среда. Как это снять? Как!? Когда литература абсолютно вне других искусств. Все лучшее из других искусств. Когда лепится. Когда звучит. Когда не можешь поймать ни руку, ни мозг художника. Когда все - единый организм. И все из жизни. И все над ней. Депрессивная литература, потому что совершенная. Что к этому может прибавить человек?! Исчерпанность сознания. И все из одного центра - объяснить невозможно.

[admin]

Л.Н.Толстой "Анна Каренина". Роман в восьми частях. Главная редакция белорусской советской энциклопедии. Минск, 1978.

Интересно - читать или не читать Толстого в школе. И как читать. И что такое Толстой после Басинского. И что такое Толстой вообще. Если счистить весь идеологический налет. Добраться до истинного Толстого. Много пережившего. Много осознавшего. До Блестящего психолога. Потрясающий по точности и тонкости психолог. Личности. Судьбы. И отсюда - автор для театра. Вообще, автор для актера. Блестящая школа актерства. И психологии. И еще открытие новых смыслов - через чтение текста Толстого. Через его персонажей. Удивительно новый Вронский. Удивительно. Особенно через его жизнь в собственном имении. Абсолютно новый и такой близкий Левин. Удивительный персонаж. Такая вдруг никчемная и жалкая Китти. Удивительное открытие. И как точно Каренин. Да, тот Яковлев. Всегда перед глазами. И сибарит Ярославцев - в Стиве. И за Стиву Льву Николаевичу - спасибо. Правда, он более статичен, следовательно, менее интересен. Есть композиционные провалы. И особенно тогда, когда речь идет об общественной и политической жизнях. И вдруг абсолютно по-новому финал - отъезд Вронского на войну. Как все совсем по-другому. И психологический путь Анны. Это ведь тоже удивительный и такой нутряной путь. Это истинная литература. И это очень русская литература. И это очень по Льву Николаевичу. И это на века. И как об этом говорить со школьниками. И как об этом говорить с детьми. Каким языком. Хотя и через десять лет - "Анна Каренина" будет совсем другой. Чрезмерный интерес. И чрезмерная глубина. Но когда чрезмерность обнимает как Покров и заставляет Жить.

(На книге посвящение - "Сыну моему Василий за будущие успехи в новом году". Мичков. 23.08.1979). Спасибо, папа!

[admin]

Владимир Набоков. Собрание сочинений русского периода (Рассказы, Николка Персик, Аня в Стране чудес, Стихотворения, Драматические произведения, Эссе). Санкт-Петербург, "Симпозиум", 2004.

Путь. Определяющее слово. Определяющий смысл. Определяющая форма. Путь. И каждому дано пройти свой. И каждому - определенной длины. Путь с препятствиями. Кто-то определил это скачкой. У Набокова - Путь в его Качестве. От строчки к строчке. От рифмы к рифе. От страницы к странице. С жиненными шагами - поступь литературная. С высочайшей претензией. Без компромиссов. В отдаче. В помысле. В стиле. Он идет разными шагами, и вовсе не равнозначными. Но это путь с определенной целью - в никуда. В неизвестность. Собирая по пути впечатления. И пропуская максимально их через себя. Погружение или подъем. Или путь к горизонтам. Но всегда поступательность. Идти и идти. Без остановок. Без передышек. Сознание устать не может. Оно может только обогатиться. Литература как выражение мира. Он не любил музыки, потому что его инструмент звучит особенно. Да и кисть его, как живописца, щедрее. И глину он месит кряжисто. Котильон - венец его словесной танцевальности. Он запечетлел Россию языком и смыслами, исчезнувшими в реалии навсегда. Охранитель. И Множитель. Так, наверно.

[admin]

Анна Ахматова. Сочинения. В двух томах. Москва. "Художественная литература", 1986.

Ах-матова. Если по-цветаевски. Впервые - тогда - мама Любы Вениной - в еще не сгоревшем Доме Актера на улице Горького. Не мой Поэт. Но мой Человек - Думающий. И пронзающий в Пушкина. И из Пушкина. За любовь к Саше - особо. За прозу о нем. За раздумия. За откровения. А самое главное - за наши совместные утра. Ваша мысль проявлялась вместе с солнцем. И не было мрачности. И болотности. И обреченности. "В утренний сонный час,/ Кажется, четверть пятого, -/ Я полюбила Вас,/ Анна Ахматова".

[admin]

Владимир Набоков "Дар". Ярославль. Верхне-Волжское книжное издательство, 1991.

"Прощай же, книга! Для видений - отсрочки смертной тоже нет. С колен поднимется Евгений, - но удаляется поэт.. И все же слух не может сразу расстаться с музыкой, рассказу дать замереть... судьба сама еще звенит, - и для ума внимательного нет границы - там, где поставил точку я: продленный призрак бытия синеет за чертой страницы, как завтрашние облака, - и не кончается строка".

Дима Щеглов. Тебя гораздо больше. Ты листаешь Владимра Владимировича вместе со мной. Тебя гораздо больше. Это ты помогаешь вслушиваться, всматриваться. Я помню твой пиджак. И эти встречи - откровения. В гримерке. И бутерброды с севрюгой. И твой чеканный шаг. И набоковскую осанку. И прогулку по центральному Белграду. С плавным Виктюком. И комната с этой девушкой. По имени. И минуты отдохновения после Битефа. И Алена Яковлева. "Алеша, пойди сюда..." Ты тоже был человеком без времени. И вне времени. И все больше возвращаешься из смерти в жизнь. Как и твоя любимая женщина-актриса. Где твоя дочь? Милый, Дима. Человек набоковского племени. Затаивший Набокова гораздо раньше всех нас. Аристократ. С Раневской в душе.Три года встреч. Димка Щеглов. Откуда ударила тебя судьба? Исподтишка. Белая кость. И белая сила. Одна сила. И воля. Россия, которую вы забрали с собой. Безвозвратно. Но "не кончается строка". Я читаю ее на звездах. И на небе. И на душе. Ты пиши, Дима. Сердце опубликует. Димка Щеглов. Дмитрий Алексеевич.

[admin]

Владимир Набоков "Смотри на арлекинов". Санкт-Петербург, издательская группа "Азбука-классика", 2010.

Владимир Набоков "Отчаяние". Азбука. Санкт-Петербург, 2012.

"Довольно кукситься! - бывало восклицала она. - Смотри на арлекинов!.. Деревья - арлекинаы, слова - арлекины. И ситуации, и задачки. Сложи любые две вещи - остроты, образы, - и вот тебе троица скоморохов! Давай же! Играй! Выдумывай мир! Твори реальность" (Завет двоюродной бабки). Разве можно к этому что-то прибавить?!

[admin]

14 июня 2012.

Vladimir Nabokov "Speak, memory". Everyman's Library. New York, London, Toronto, 1999.

Чтение Набокова - это особая Жизнь. Сравнимая разве с лучшими образцами философской прозы. Или с бесконечным всматриванием в любимую картину. Непостижимость причин погружения. Или скольжения. Или смысловых всполохов. Она не мешает тебе. Она попадает в тебя настолько, насколько ты к этому готов сам. Может, не открыться вовсе. Может одарить. Или наказать. Как океан. Как воздушный поток. Как луна. Непостижимость тревоги. И смыслов над- и вне человеческого бытия. Игра со временем и пространством. И с собственной судьбой. Парадигмы движения и ускользаний. Нечеловечкого вожделения. И неосуществления. И безудержный поток Сознания, математизировавший Сущность. Пространство, подчинившее себе Время. И английский текст. Только английский. Русский писатель, подчинивший себе инотолкование. Иновздох. Инозвучание. Сон из детства, рассказанный хроматическими гаммами. Собственного нотообразования. Мир, сыгранный на иноинструменте. Самоизобретенном. Виртуозно. И самозабвенно. Высочайшие технологии. И безукоризненность стиля. То, что только угадывается. И даже присниться порой вряд ли может. Конструирование. Модулирование. Загадкизагадывание. Как изморозь. Как минутный шепот. Как крик. Только по-английски. Другое сознание. Другие рифмы. И море обволакивающего Непонимания. То, что еще даже не мыслилось. То, что еще может открыться. Воспитанная сложность. Осознанная невозможность. Каприз. Выверт. Ребенок. Еще, возможно, не родившийся.

[admin]

15 мая 2011 года.

Н.А. Клепинин "Святой и благоверный Великий князь Александр Невский". Москва. "Стрижев", 1993 год.

Николай Андреевич Клепинин. Кроме исторического интереса есть еще что-то. Самое важное. Подводное. В собственной авторской мотивации подхода к Главному Действующему Лицу. И объективных обстоятельств Ее Величества Истории. Догадка или это? Или ошибка? Все - не случайно. Не случайно. Но если, все-таки, это так, тогда искусно найденная Форма идеально решает здесь свои задачи в общении с Содержанием. И с собственной Жизнью Автора.

[admin]

Брайан Бойд "Владимир Набоков. Американские годы". Биография. Издательство "Симпозиум". Санкт-Петербург. 2010 год

Если Вы по Жизни Лепидоптеролог и Жизнь внутри Вас - Лепидоптерология - читайте Бойда. Он настолько предан Предмету своему, что результат - Результат. Микроскопическое разглядывание тончайших поворотов непредсказуемого узора. Увлекательнейшее и точное чтиво о Судьбе. О Сознании. О Творчестве. Библиография - знак Качества. То, что называется истинной Биографией. А когда она такого Человека и Творца как Набоков - можно сойти с ума. От восторга.

[admin]

Брайан Бойд "Владимир Набоков. Русские годы". Издательство "Симпозиум", Санкт-Петербург. 2010

Есть Биографии. О Ком и Кто. Как на весах. Две личности напротив. А дальше - Труд. И отсутствие самости. Или стремление к этому. И надо быть лепидоптерологом. Сколько талантливых людей на свете. Сколько преданных людей свету. И Вы говорите, что есть смерть. Если так виньетками на небе вышиты их судьбы. Запечетленные рыцари судеб. Моя страна заставила себя возненавидеть. Где Вы найдете еще Такое.

[admin]

Этьен Жильсон "Философия в средние века". Москва. Издательства "Культурная революция, Москва". 2010

Труд как Подвиг. Жизнь как Событие. Профессия как Качество. Вне физики. Вне горизонтали. Вне сиюминутности. Труд, обращенный в века. Назад и вперед. Глобальное исследование. Вне времени. Вне пространства. Такие работы пишутся Жизнью. И всю Жизнь. Слово как музыка. Как кантилена. Как континнуальность. Сопряженная с безукоризненным знанием. И анализом. Вобравшая в себя мир как Событие. Как Поступь. Как бытие. Обращенность в философию как в изгнание. Как жизнетворчество. Как отрешенность. И вовлеченность. В Личность как главное Событие и Факт Мира. Разящее современную поверхность как поверхностность. Изобличающее Пустоту как Позор. Не проживание, а служение. Не прожигание, а ответственность. Не душевное прелюбодеяние, а Просветительство. Гимн Одиночеству. И Ответственности. Не литература, а надбытие. Этьен Жильсон. Философ. Богослов. Жизнеслов. Судьбыслов. Мираслов. Назначенностислов. Человек-монах. Личность как Бог.

[admin]

Клаус Манн "Петр Ильич Чайковский. Патетическая симфония". Издательство "Астрель". Москва, 2010.

Разве можно писать о Чайковском так - со слюной , исходящие из собственного нутра. С такой патокой. С такими вензелечками. Рюшечками. По-голубому писать. О сложнейшей и интереснейшей теме. О психологии творчества - в данном случае. О художнике. О природе творчества. О его предпосылке. Не гаденько писать так - на уровне сплетни, на уровне современной желтенькой прозы. Так обывательски писать. Так глупо. Понимаете, пацаны, это Чайковский. Это слишком большое нутро, это слишком богатая история, это слишком глубинные переживания, чтобы говорить о них так: на облучке железнодорожного состава, с рюмкой коньяку и пепельницей полной сигарет. И с прикосновениями рук и лба Володи. Какая гадость, господа. Это как говорил Евгений Симонов после просмотра плохого спектакля: надо домой придти снова пьесу перечитать - очиститься. Клаус Манн, так захотелось в Консерваторию на конкурс Чайковского, чтобы просто подышать. От Вашего выхлопа.

[admin]

Фридрих Ницше.Золотой фонд мировой классики. Издательство "Астрель". Москва, 2010.

Валентина Александровна, одно из самых запоминающихся событий - Ваша лекция о Ницще. О танцующем философе - "дорого искупается - быть бессмертным: за это умираешь не раз живьем". О 16-ти годах безумия и об инструменте как Спасении. Наверно, вряд ли можно говорить о философии. Ей надо дышать, как Вы, Валентина Александровна. Улыбаясь ввысь. Конечно, он - небесный. И бесконечно сильный в своей слабости. Фридрих Ницше. Слово как музыка. И даже еще глубже. К истокам. В бездну. "Антихрист" - Откровение. Библия наяву. "Рождение музыки" - все для профессии. Там распаковываются смыслы. Крадучись. Полет в мироздании и летящие навстречу звезды, где суть ухватить - приземлиться. Они - сквозь тебя. Они - над Тобой. И выше. Вне практики и морали. Самый возвышенный имморалист. Лукавый и нежный. Что снилось тебе, Фридрих Ницше? Грезилось чем? Расширенный звездный стан философии с ионическими гармониями. "Дионис против Распятого". Растворив себя в мироздании. С непрекращающейся болью. Не умерший. А канущий. В лету. Взлетающий. Всякий раз держащий на крыле. Выталкивающий. Окрыляющий.

[admin]

Павел Басинский "Лев Толстой: бегство из рая". М.: АСТ: Астрель, 2011.

Есть современная проза. Есть. И это такое счастье, что твой современник мыслит так высоко. Так точно изъясняется. И так глубок. Так надоел постмодернизм и с его ужимками, бездарностью и пустотой, что встреча с фундаментальным исследованием кажется чудом. И никаких потуг на якобы современный язык, понятный бездарному плебсу. Академическая проза. Литература. Истинная литература, достойная объекта исследования - Графа Толстого. Льва Николаевича Толстого. И оказывается, что я его не знал. Совсем не знал. Какая могучая фигура. Какой человечище. И как по-другому все звучит, когда судьба Человека оказывается столь драматичной. Трагической. И какой Путь прошел Человек. Какой Путь может пройти Человек. В одиночку. Жизнь творят одиночки. Герои. Они становятся Богами. Творцами. Для них не существуют законов и рамок. Они трудятся. И идут вперед. Трудятся и Идут. И этот Путь продолжается. Даже спустя 100 лет.

[admin]

Питер Акройд "Шеспир. Биография". Перевод с английского О.Кельберт. Издательство "Колибри". Москва. 2010.

Это Дар. Это Событие. Это Жизнь. Где каждое слово дарит радость. Где все от большого Знания. И Ума. Где Герой - Личность, Автор - Личность, Переводчик - Личность, Издатель - Личность. Где все сопряжено с вечностью и бессмертием. Где Авторы и Герой наполняют смысл не текст, а тебя. Они вливают в тебя Энергию, Талант и Силы. Это не Книга, это Дождь, Костер, Рассвет, Дыхание, Поцелуй. Это Живое в бесконечном преломлении. Это Радость не в засыпании. а в пробуждении. Это Колыбель. Это Рассвет. Это Материнство. Это Правда. Это Правда, в конце концов. От которой хмелеешь и летаешь под облаками. В облаках. Над облаками. Там, где Солнце. Откуда уже не возвращаются.

[admin]

Алэн Деко "Апостол Павел". Серия биографий "Жизнь замечательных людей". Москва. "Молодая гвардия", 2011.

Только одна фраза: " Он иногда раздражал меня, и я этого не скрывал. Он меня разочаровывал, и я это говорил в открытую, не прибегая к иносказаниям". Удивительный внутренний диалог Автора и Героя. Двух живых людей, стремящихся проникнуть друг в друга. Живая книга, наполненная воздухом знания, а не его камнями. О сути христианства эти 250 страниц гораздо тоньше и проникновенней, чем тысячи пустых слов современных теологов. И не современных. Талант человека - это единственное, что спрятать не получается. Господин Деко достоин бесконечного уважения. И признательности. Его книгу по праву можно назвать Делом Жизни. И Поступком.

[admin]

И.А.Бунин. Собрание сочинений в четырех томах. Москва. Издательство "Правда", 1988 год.

Бунин не любил театр. Право художника. Большого художника. Нобелевского лауреата. А я люблю театр. Если театром называть технологию движения. Технологию пространства и времени. И технологию смысла. Бунин не любит театр. Но он технологичен. Не в той степени, что Чехов. Работа И.А. явственней. Как точен был Смирнов. Еще один пример, качественный пример Актера как Технолога. В лучшем смысле. Бунин развивается. От первой страницы до последней. В этом, может быть, его главный Гений. Он двигается. Он негодует. Много писательской рефлексии. В меньшей степени чем у Пастернака. Но Б.Л.- Поэт. У него все это питательнее. У него - ритм. Здесь - его поиск. Неустанный. Бунин не любил театр.

[admin]

Владимир Дайнес "Жуков". Жизнь замечательных людей. "Молодая гвардия". 2010.

Когда читаешь подобные труды, при оценке не хочется витийствовать - слишком большой авторский труд стоит за этим. Но вот второй раз, как и в случае с "Пастернаком" Дмитрия Быкова испытываешь некий дискомфорт. С Быковым - это другое. Это особый разговор. Как Вам сказать, Владимир Дайнес идет по слишком очевидному пути - дат и цифр. И, вроде, в случае с Маршалом и Победителем путь этот - единственно правильный. Но не питает книга. Очень точное слово, простите. Отсутствие питательной среды. Гумуса. Книга под названием "Жуков". И главное фото Человека. И Героя. Вот, пожалуй, еще Рихтер имел такой лик. Абсолютно греческие исполинские лица. И вот эти глаза. И черты. За ними такая судьба. И столько личного. И столько вопросов. Откуда и как рождается Герой. За цифрами Дайнеса я не вижу этого. Меня раздражает перечисление атакующих воинский соединений. Нет личности. Нет судьбы. Нет индивидуализации. Нет деталей. Практически все утекает через пальцы. Самородков очень мало. Слишком приглажено. Нет авторского исполинства. Нет храбрости авторской. Авторского героизма. То, что Рубен Симонов называл "взять Пушкина за баки".

[admin]

Велимир Хлебников. "Творения". Москва, "Советский писатель", 1987 год.

Мы читаем катастрофически мало. Мы почти не читаем. Такие какие как эта растягиваем на год. Она того стоит. Вопрос не в страницах. В личности. Мало коих. Катастрофически мало. Так, чтобы собой и вокруг себя создавать Вселенную. Мы слишком поумнели. Слишком. Поумнели до такой тупости, что обходимся кухонными разговорами с якобы друзьями-интеллектуалами. Интеллектуалы сегодня - это те, кто смог прижиться, вжиться, научиться жить в вакууме, где жизни нет. Жизни нет. Хлебников собой создает Жизнь. И пространство. И звезды. И миры. И цифры. И свои подсчеты. И метафоры свои. Это так сложно. Это так интересно. Тянуться за Личностью, не понятной. И сознательно не понятной. И еще он Поэт. Что нам от этого слова?. Современным стихоплетам. Поэт - это не рифма. И даже не Ритм. Это закручивание пространства вокруг себя, обстоятельств, судеб. И Хлебников живет не потому что вот она - Книга. Книг-то сегодня для вечности понаписали охренище сколько. Дух услышьте. Пошаманьте. С ним вместе. Так, чтобы взахлеб. И прекратите быть правильными. Надоела эта Ваша правильность. И выстроенность. Поэзия - в сломе. И в огромной неизведанности. Это все время - к звездам. И даже еще к несуществующим. Их рождают Поэты. Велимир. Великий Мир. Данный в безумстве. В неправильности. В наперекоре.

[admin]

Арон Гуревич "Культура средневековой Европы. Письмена времени". Избранные труды. Издательство Санкт-Петербургского университета. 2007 год.

Труд. Фундаментальный. Глубокий. Откровенный. Настоящий. Требующий внимания. И усидчивости. И собственного труда. Дисциплинирующий. Настраивающий. Дарующий. Спасибо. Человеческое Спасибо. И виват - истинному Ученому. Во истину.

[admin]

Герман Садулаев "Шалинский рейд". Роман. "Ад Маргинем Пресс", 2010.

Ничего пронзительнее я давно не читал. Роман-исповедь.Роман-отчаяние. Роман-жизнь. И роман-смерть. О моей стране. И о моем времени. И в каждой букве - Правда. По этой книге я бы преподавал историю в школе. Герман Садулаев, Вы - настоящий Гражданин. И Человек. Спасибо Вам.

[admin]

С.П. Маркова "Англия эпохи Срендевековья и раннего нового времени". Издательство "Университет. Книжный дом", Москва. 2007 год.

Учебное пособие. Любая деталь и цифра, точно выверенная Временем и хорошими мозгами, в тысячи, в миллионы раз полезнее и значимее самых бурных и невероятных любовных сцен в исполнении так называемой Госпожи Вилар. Но - отпустим уже ее с миром. Здесь Текст Ученого. Труд Светланы Петровны. Настоящий, Очень Трудный Труд. С систематизацией. Фактологией. Осмыслением. Анализом. Выводами. Истинный Текст. Держишь книгу и... Настоящность. И энергия Слова. И Суть. Профессиональный Труд. К редакторам лишь - если позволите: убедительно просим все иностранные имена и термины обязательно давать и на Языке - в подлинном написании. Придаст солидности и точности. Смыслы - из Языка. Или Языком. Не так ли? Еще раз - Большое Спасибо Вам, Уважаемая Светлана Петровна.

[admin]

Симона Вилар. Серия "Анна Невиль". Книги "Замок на скале", "Тяжесть венца". Электронная версия.

И, все-таки, придется завершить разговор о Симоне Вилар. И о ее средневековых опусах. Да, законы творчества художник устанавливает для себя сам. Но если в Вашем произведении - исторические личности, будьте честными и справедливыми. Они никогда не ответят. Уже не смогут. Им и при жизни, и сразу после смерти серьезно досталось. Поэтому Ваша женское витийство оправдано быть не может. Вы бьете по лицу тех, кто заслуживает совсем иной участи. Хотя бы ради Настоящего. Не говоря о Будущем.

[admin]

Симона Вилар. Серия "Анна Невиль". Книги "Обрученная с розой", "Любовь изгнанницы". Электронная версия.

Женщина безудержна в своей фантазии. И особенно, если в ее руки попадает Стило. А если она еще награждена от природы Даром... Англия ХV века. Одна из самых интересных страниц... многостраничье, воспетое Великим Уильямом. Я не знаю творческой кухни Госпожи Вилар (псевдоним, конечно), но, честно говоря, даже мне, неискушенному в перипетиях войны Роз, кажется несколько странным несовпадение дат, характеров, смыслов. Но несешься и ждешь каждой последующей страницы с все возрастающим интересом. Тем более - столько деталей... так дышит среда... настолько детализированы предлагаемые обстоятельства и картина Времени. Откуда это Знание? Это плод бесконечных исследований (во что хочется верить)... или та же безудержность женского воображения?. И здесь, пожалуй, Главный Вопрос - имеет ли право Фантазия пренебрегать Точностью? Когда досадными кажутся Очевидные Несовпадения. Можно ли их избежать? Не знаю. Тогда были бы совсем Другие Тексты. Честно скажу - мне больше бы хотелось их. Но... в любом случае -это труд. И далеко не вздорный... И далеко не женский. Здесь есть чем увлечься и над чем поразмышлять.

[admin]

Сабин Баринг-Гоулд "Мифы и легенды средневековья". Москва. Издательство "Центрполиграф", 2009 год.

Не надо современному человеку читать книги о прошлом. О далеком прошлом. Не надо читать. Становится не по себе. Неуютно. Не правильно. Что мы знаем о сути назначения нашего сегодняшнего, если все прожитое кажется настолько целомудренным и цельным, что ныне раздираемая душа болит все сильнее и сильнее? О прошлом. О потерянном. О забытом. Об убитом. Затоптанном. И крови много было. И войн. И распрей. И жестокостей. Но Детство и Юность Человечества были гораздо живее, сущее сегодняшней старости. Распахнутости больше. Страха. Незащищенности. Любви. Слово в именах раскрывает Любовь. И дела-то нам вроде какое до кельтов тех же? Но имена тягучие. Называющие. Слово. И меч в руке. И латы. И сила Креста. Нам не надо читать эти книги. А то можно совсем сойти с ума. Вдруг еще потом случайно доведется попасть на спектакль братьев Пресняковых. Тогда совсем Беда. Тихой поступью идут из прошлого Предки. На нас идут. Спокойно. Уверенно. Гордо. А мы бежим, бежим, бежим... От них. От собственного Незнания. Непонимания. От собственной Ненужности.

[admin]

Ребекка Брендвайн (Rebekka Bryendvajn) "Роза восторга". Электронная версия.

Представляете женский-любовный роман. И к чему бы это? Вот так - чудом оказавшаяся на столе, вернее - на электронном столе. Книга о героях. И не важно из какого века. Книга о героях, которые были. И которые есть, наверняка. Есть? Правда, есть? Также, как Честь, Достоинство, Вера? Нет, вы серьезно? Вы, правда, серьезно? Смеетесь... Книги о Героях. Все было бы не так страшно, если бы я их не видел в жизни. Правда, из совсем другого поколения. А - из нынешнего... Ау.

[admin]

Уинстон Черчилль "Рождение Британии". Издательство "Русич". 2010. Перевод с английского С.Н.Самуйлова.

Сэр Уинстон Черчилль написал книгу. Великий Премьер с сигарой в руке. В предисловии к книге так и написано: "эта книга будет, без сомнения, интересна не только специалистам, но и широкому кругу читателей". Не правда ли знакомая формулировка? А если честно - литератор из Господина Черчилля никудышный. История - штука поинтересней . Посмотрите: как пишет Эйдельман. Где деталь рождает образ, а образ - Время. Здесь этого не хватает. Все жанры хороши, кроме скучного. Нет, здесь скуки нет. История Великой Британии этого не позволит. Хочется осязать, мять, пробовать на вкус. Здесь этого мало. Хотя... в одном Сэру Черчиллю отказать нельзя - он бесконечно любит свою родину... что такая редкость для Людей Такой Высоты.

Еще хотелось бы добавить вот что: я сам стал писать, как Господин Андронников времен "Ностальжи". Я не знаю - это похвала?

[admin]

Константин Леонтьев "Восток, Россия и Славянство" (Издательство "ЭКСМО", 2007).

Очень вязко. Стилистически размыто. Вариативно вокруг одной-двух тем. Но - Собеседник! Личность. Человек. Со многим не соглашаешься. Споришь. Бросаешь. Возвращаешься. Казалось бы... Воинствуюший не Соглашатель. Да еще на площадке-то какой - Православие. Для современной России - очень важной. Для всегдашней России - очень важной. Но лучше спорить и не соглашаться с Леонтьевым, чем с его последователями и так называемыми "единомышленниками". Думаю, что Константин Николаевич был бы поражен до каких степеней возрастет культивируемая им и ежи с ними Нетерпимость Веры в начале века XXI-го.

[admin]

Дорогие Друзья! В этом разделе мне бы хотелось делиться с Вами своим мнением о прочитанном. Буду бесконечно благодарен Вам, если Вы отзоветесь, если Вы будете вовлечены в разговор о литературе: говорить о своих пристрастиях, о тенденциях, вступать в дискуссии и не бояться высказывать свое мнение о любом авторе и произведении. Спасибо. С Уважением, Василий Мичков.

И первым названием будет "Смысл творчества" и его Автор - Николай Бердяев (Издательство "Хранитель, Москва, 2007). Конечно, напрашиваются дежурные слова о современности высказанных век назад словоибрисов нашим почитаемым философом. Ну, вот, например, я совсем не ожидал, что так увлечет меня содержание статей о Достоевском. Это далеко выходит за круг просто философско-критического осмысления. Текст укрепляет мозг. Очень обращает в себя. Язык верный. Правильный. Большая редкость. Всегда чуть больше религиозности, но она не настораживает. Не смущает. Наоборот, в чем-то организует и заставляет радоваться. Не сложный текст. Дискуссионный. Думаешь. Это правильно. Вообще, удивляешься - насколько вовлеченными в себя и проблему были наши предшественники. И буквально на последних страницах - взрыв - о времени - о его всесокрушающей стремительности. Это уже обращенность в нас. И точный рецепт - как все можно исправить. Отсюда и название "Смысл творчества".