
В облако. В хранилище. Потому что смело, когда учительствуешь. Но каждый раз новью - сложно. Безумно сложно всегда. Мучительно. Когда с чистого листа - себе и людям. И чтобы как ребенком. Даже если ты умудренный сединами дядечка, и все про всех знаешь, и язык твой, и мозг твой наполнен и контрфорсами, и тромповидными сводами, и даже аркбутанами. И хотелось бы мне увидеть сей труд в его первой редакции. Было ли там с иллюстрациями поточнее и порельефнее, и даже так - было ли там комментирование автором (стрелочки-кружочки-пояснения-сноски). Это же как энциклопедия. И как взгляд на мир. Объемный. В объеме. И для меня и для него. Юнца. Прохожего. Вот так, чтобы фундаментально. С примечаниями. С графикой - подробной. Это же история мысли. И мира история тоже. И собственной обреченности и неосведомленности в черчении. Это же так сильно - когда в разрезе. Когда сечением. И увидеть - в картах. В масштабе. Это же "застывшая музыка", разве нет. Как редактор у Баха. В темперированном клавире. С аппликатурой. И с нюансами. Она миром своим влечет. Таинством. Эта книга. Этим усердием. Этой переменой. Переменами этими. И развитием. И влияниями. И главное: этим отношением не к утилитарному, а к возвышенному. И даже к обыденному как возвышенному. Как ни странно, еще больше технологии хочется, математики, линий. Цифры. Потому что все здесь неслучайно. И особенно в истории нефов. Такую мощь сотворить. И готикой. И этой разностью, но гордостью, все-таки. За человечество. За того просто мастерового, который творил чудеса. Каменщика. Скульптора. Как-то все было значимей и ответственнее по отношению к миру. К человеку. К позиционированию. К диалогу. И с Господом тоже. И соотнесенности. С природой. А это обязано быть - жизнь как чудо. Удивляться. "Если не знаешь, что играть, играй, что ты удивлен". Да, как вот этому маленькому человечку с распахнутыми глазами. Ему только первый раз. Первый. Сейчас. И отныне - в Новь.